– Ты о чем? – переспросил Карл и довольно улыбнулся, заметив неподдельное выражение ужаса нам моем лице. – Черт побери, я и сам хотел бы знать! Но, по-моему, эта штуковина мне здорово удалась! А как она будет смотреться, когда я закончу картину! Думаю, я назову ее «Водяной».
Какое-то время я продолжал стоять, пытаясь переварить зрелище, отображенное на этом жутком холсте, а тем временем в открытое окно волнами врывалась едва ли не тропическая жара. На этой картине было все: и чужестранцы-монахи, и их дьявольская музыка, и храм, поблескивающий в лунном свете; плотина, пруд и горы, такие же, какими я их всегда знал… и Нечто, всплывающее из темного омута. А ещё некое чувство реальности происходящего, хотя я ничего подобного не видел прежде и, возможно, не увижу больше ни на одном полотне.
Моим первым импульсивным желанием, когда первый шок от увиденного прошел, было наброситься на Карла с упреками. Если это шутка, то она в высшей степени омерзительна. Но нет, на его лице читалось недоумение – моя реакция явилась для него полной неожиданностью, чего он был не в силах скрыть.
– Боже! – воскликнул он. – Ну разве она не хороша?
– Это твое чудовище не имеет ничего общего с истинным Богом, – выдавил я из себя охрипшим голосом. И вновь едва сдержался, чтобы не потребовать от моего друга объяснений. Неужели он читал записки дяди Гэвина? Или, быть может, шпионил за мной, пока я проводил свои изыскания? Да, но как Карл сумел провернуть свою затею втайне от меня? Сама мысль об этом казалась мне полным абсурдом.
– Но ведь ты ее чувствуешь, признайся, – сказал он, взяв меня за руку. – Я вижу это по твоему лицу.
– Да-да, чувствую, – пробормотал я. – Это… это очень сильное полотно.
Я не знал, что еще добавить, и задал бессмысленный вопрос, лишь бы чем-то заполнить возникшую паузу:
– Где тебя посетило это видение? Похоже на сон…
– В самую первую ночь здесь, – признался Карл. – Ты прав, это был сон. Отголосок ночного кошмара. Я плохо сплю в последнее время. Наверно, во всем виновата проклятая жара.
– Ты прав, – согласился я. – Жара и вправду невыносимая. Ты и сегодня будешь работать?
Не сводя глазе картины, Карл покачал головой:
– Только не при таком освещении. Не хотелось бы ее испортить. Нет, лучше пойду на боковую. Еще голова что-то разболелась…
– Да ну? – воскликнул я и мысленно похвалил себя за то, что воздержался от поспешных обвинений в его адрес. – Ты, великий викинг, готов сложить оружие перед головной болью?
– Викинг? – нахмурился он. – Ах да, ты ведь уже называл меня так. Моя внешность обманчива. На самом деле мои предки родом из Венгрии, из городка под названием Стрегойкавар.[2] И скажу тебе вот что: ведьм там сожгли даже больше, чем у вас в Шотландии!
В ту ночь я не сомкнул глаз и задремал лишь ближе к утру – вернее, меня сморило прямо за письменным столом, при неярком свете настольной лампы. А до этого, подгоняемый чувством, что близится нечто неизбежное, я погрузился в старые книги и документы, собранные моим дядюшкой, медленно, но неуклонно составляя в единое целое фрагменты огромной разрезной головоломки, которые тот собрал за долгие годы.
Теперь работа продвигалась с куда большим трудом. Дядюшкины заметки стали полны туманных намеков, почерк – едва читаем. Утешало одно: собранный им материал был мне уже неплохо знаком. В частности, я принялся изучать длинную генеалогию моих предков, обитавших в Темпл-Хаусе с момента строительства дома двести сорок лет тому назад. И пока я работал, глаза, вопреки моей воле, то и дело возвращались к темному пруду в окружении полуразрушенных колонн. В лунном свете их руины отливали серебром – в точности как на картине Карла. Неудивительно, что мысли мои вернулись к моему другу.
Сейчас он уже крепко спал. Однако я никак не мог выбросить из головы новой загадки. Карл Эрлман… В звучании его имени явно было что-то венгерское. Или, по крайней мере немецкое. Интересно, а как звучала его фамилия изначально? Эрлихман? Арлман? Да и само имя наверняка писалось на немецкий манер.
Значит, его семья родом из Стрегойкавара. Это название было мне знакомо. Помнится, оно встретилось мне на страницах опуса фон Юнцта «Unaussprechlichen Kulten». Точно. Стрегойкавар. Название крепко засело у меня в памяти, потому что переводилось как «город ведьм». Среди последователей Хоразоса и его мерзкого культа были и венгры. Так что вполне возможно, что генетическая память Карла сохранила некие смутные воспоминания о его предках. И пруд с порушенными колоннами наверняка пробудил в нем образы давно ушедших времен. А как насчет цыганской музыки, которую он якобы слышал в тот первый вечер? Пусть Карл молод и крепок телом, но за внешностью атлета кроется чувствительная душа истинного художника…
Согласно данным, раскопанным дядюшкой Гэвином, мой прапрадед, Роберт Ален Мак-Гилкрист, был точно таким же – романтик и мечтатель, которому в темноте ночи вечно мерещились какие-то голоса. Никто, кроме него, их не слышал. Жена Роберта, устав от чудачеств своего благоверного, покинула его, и в течение долгих лет старик жил здесь один, занимаясь литературным творчеством и разного рода историческими изысканиями. Мой предок снискал себе имя одним трудом, посвященным Лэмбтонскому Червю из графства Нортумберленд. Согласно легенде,[3] это был не то огромных размеров червь, не то дракон, который обитал в колодце и вылезал оттуда по ночам, чтобы пожирать «младенцев и животных, а также припозднившихся путников». Кроме того, мой прапрадед опубликовал работу, посвященную наядам, обитавшим в озерах Инвернесса. А его изданная малым тиражом книга «Заметки о Несси: секреты озера Лох-Несс», выйдя в свет первый раз, даже вызвала сенсацию.
Именно Роберт Ален Мак-Гилкрист восстановил старые шлюзы на плотине, чтобы контролировать уровень воды в пруду. Но это было его последнее начинание. Однажды утром пастух нашел его тело, переброшенное через ворота шлюза. Одной рукой мой предок сжимал кольцо, которое регулировало их высоту, а верхняя часть его тела была погружена в воду. По всей видимости, он поскользнулся и упал, и ему сделалось плохо с сердцем. Пугало другое – перекошенное ужасом лицо. Даже бальзамировщики, готовившие тело к погребению, оказались бессильны что-либо с ним сделать, и было решено предать его земле как можно скорее.
Я читал старые записи, листал страницы пахнущих плесенью томов, но глаза мои то и дело возвращались к пруду с его порушенными колоннами и старым шлюзом, который намертво приржавел к подъемному механизму. Изнутри меня пожирало чувство неминуемого ужаса, вскоре превратившееся в плотный узел страха в груди. Господи, когда же наконец прекратится эта ужасная жара?… Отпустило бы хоть на денек… Тогда бы я закончил свои изыскания и разгадал тайну раз и навсегда.
