Роджерс заметил, как судорога искривила лицо Джонса, а потом превратила его в застывшую маску ужаса, и рассмеялся:
— Ну теперь поверил, глупец? Наконец ты все знаешь! Ты слышишь Его? Оно идет сюда! Отдай мне мои ключи — мы должны засвидетельствовать Ему наше глубочайшее почтение!
Но Джонс уже не слышал его слов. Страх полностью парализовал его, и в сознании дикой чередой понеслись самые невероятные образы — один ужаснее другого. Вся трагедия была в том, что он действительно слышал плеск, затем различил звук шагов, будто огромные влажные лапы какого-то грузного существа тяжело ступали по каменному полу. Сквозь щели в проклятой двери на Джонса пахнуло нестерпимым зловонием, чем-то напоминавшим отвратительный запах из грязных звериных клеток в зоосаде Риджентс-парка.
Джонс не мог уже точно сказать, продолжает ли Роджерс говорить или нет. Окружающая действительность непостижимым образом растворилась, и теперь Джонс стоял, как изваяние, охваченный этими невероятными галлюцинациями, которые были настолько жуткими, что их никак не удавалось отличить от реальности. Из-за двери явственно слышалось натужное сопение или хрюканье, а когда под сводами потолка внезапно раздался громкий утробный рев, он уже мог поклясться, что этот голос принадлежит кому угодно, но только не связанному маньяку.
Перед глазами Джонса плясал ужасающий образ проклятой восковой твари, виденной им на фотографии. Нет, ее просто не могло существовать на Земле! Ведь это именно она свела его с ума!
Пока Джонс думал об этом, новое доказательство его собственного безумия со всей очевидностью предстало перед ним. Теперь он слышал, как кто-то гремит щеколдой с той стороны закрытой двери. Затем раздались какие-то шлепки, царапанье и тихий стук. Постепенно удары становились все сильнее и сильнее. Зловоние было просто ужасным. И наконец началась упорная, ожесточенная атака на эту прочную массивную дверь, напоминавшая работу стенобитного орудия. Раздался жуткий треск, полетели щепки, мастерскую накрыла волна совершенно нестерпимой вони, и вот сквозь разбитую дверь просунулась черная лапа с крабовидной клешней на конце.
— На помощь! Спасите! Господи! А-а-а-а-а!!! — не своим голосом завопил Джонс, дико вытаращив глаза на представшее перед ним существо.
Позже он едва мог вспомнить, как его тяжелое оцепенение сменилось неистовым порывом к спасению. То, что он сделал тогда наяву, напоминало бегство от смертельной опасности в ночных кошмарах. Джонс одним прыжком преодолел разгромленную мастерскую, рванул наружную дверь, с грохотом захлопнул ее за собой, одним махом перепрыгнул через три каменные ступеньки и со всех ног кинулся прочь от этого места через вымощенный булыжником двор, а затем по пустынным улицам Саутворка.
На этом его воспоминания обрываются. Джонс не в силах был объяснить, как он добрался домой. Не осталось никаких свидетельств того, что он поймал такси или воспользовался каким-то другим видом транспорта. Скорее всего, он проделал весь путь бегом, ведомый слепым инстинктом самосохранения — через мост Ватерлоо, вдоль Стрэнда и Черинг-кросс, и далее по Хэй-маркет и Риджент-стрит уже до самого дома. Когда Джонс немного пришел в себя и смог уже вызвать доктора, он все еще был одет в свой причудливый костюм из музейного реквизита.
Через неделю врач разрешил ему встать с постели и выйти на свежий воздух.
Однако Джонс мало что рассказал врачам. Ведь это приключение было покрыто завесой безумного кошмара, и он чувствовал, что в его положении молчание — самый лучший выход. Когда же он наконец немного оправился, то внимательно просмотрел все газеты, скопившиеся за полторы недели, прошедшие с той ужасной ночи, но, к своему удивлению, не нашел в них никаких упоминаний о музее. Ему не давал покоя вопрос, что же все-таки случилось тогда на самом деле? Где кончается реальность и начинается игра больного воображения? Неужели его разум совершенно помутился в ту ночь в темноте этого проклятого выставочного зала, и вся схватка с Роджерсом ему только привиделась? Джонс решил, что придет в себя скорее, если сможет разрешить эти мучившие его вопросы. По крайней мере, ту злосчастную фотографию восковой твари он видел наверняка, поскольку никто, кроме Роджерса, не смог бы вообразить себе что-либо подобное.
Прошло две недели, и Джонс отважился вновь посетить Саутворк-стрит. Он отправился туда в середине дня, когда в районе музея кипела нормальная будничная суета вокруг магазинов и окрестных складов. Вывеска музея была на прежнем месте, и, подойдя ближе, Джонс увидел, что экспозиция открыта для посещения. Привратник вежливо кивнул ему, узнав недавнего завсегдатая, и Джонс, собрав все свое мужество, вошел внутрь. Внизу, в мрачном сводчатом зале, служитель, завидев его, приветливо тронул рукой фуражку. Возможно, все, происшедшее в ту страшную ночь, было всего лишь сном. Но отважится ли он постучать в дверь мастерской и спросить Роджерса?..
В этот момент к Джонсу подошел Орабона и тепло поприветствовал его. На смуглом гладко выбритом лице ассистента застыла легкая усмешка, однако выглядел он вполне дружелюбно и тут же заговорил со своим едва заметным акцентом.
— Добрый день, мистер Джонс. Давненько вы у нас не были. Вы, наверное, хотите видеть мистера Роджерса? Сожалею, но его сейчас нет. Ему пришлось срочно отправиться по делам в Америку. Да, он уехал очень неожиданно. Поэтому пока его замещаю я — и здесь, и дома. Я, разумеется, стараюсь поддерживать высокий престиж коллекции мистера Роджерса, пока он не вернется.
Иностранец улыбнулся — возможно, просто из вежливости. Джонс не знал, что ответить, однако попытался осторожно расспросить его о дне, последовавшем за его предыдущим визитом. Вопросы, казалось, позабавили Орабону, и он благосклонно отвечал на них, тщательно подбирая слова:
— О да, мистер Джонс, я помню — это было двадцать восьмое число прошлого месяца. Я запомнил этот день по многим причинам. Утром — перед тем, как сюда пришел мистер Роджерс, — вы понимаете, я обнаружил мастерскую в страшном беспорядке. Пришлось даже… провести уборку. Видимо, там допоздна шла работа. Важный новый экспонат проходил процедуру вторичного обжига. Мистера Роджерса еще не было, и мне пришлось заканчивать все самому. Да, над этим экспонатом изрядно пришлось потрудиться, но я многому научился у маэстро. Ведь он, как вы знаете, поистине великий художник. Когда же он появился, то помог мне закончить эту работу. Причем помог самым непосредственным образом, уверяю вас. Но очень скоро уехал, не успев даже попрощаться с другими служащими. Как я уже говорил, ему пришлось срочно отбыть за границу. В то утро при обработке экспоната проходили определенные химические реакции. Они наделали много шума, так что некоторые люди на улице даже вообразили себе, будто слышали пистолетные выстрелы. Забавно, не правда ли? Что же касается самого этого экспоната, то ему не очень повезло, хотя я, например, считаю его самым выдающимся шедевром мистера Роджерса. Ну, ничего — он разберется с этим делом, когда приедет.
