Орабона вновь улыбнулся.
— Возникли даже кое-какие проблемы с полицией, — продолжал он — Мы выставили это произведение неделю назад, и на следующий день в музее случилось два или три обморока. С одним несчастным перед этой фигурой произошел даже эпилептический припадок. Дело в том, что она немного… внушительнее, чем все остальные. Во-первых, крупнее. Естественно, эта работа находилась во «взрослом» отделении. А на следующий день появились двое сыщиков из Скотланд-Ярда, осмотрели ее и заявили, что демонстрировать такое нельзя, поскольку это слишком сильно действует на психику. Нам было приказано убрать ее. Это просто позор — прятать от зрителей такое произведение искусства! Но я не чувствую себя вправе обращаться в суд в отсутствие мистера Роджерса. Ему бы не захотелось предавать это дело огласке. Но когда он вернется…
Вдруг Джонс почему-то почувствовал внезапный прилив беспокойства и тошноту. Но Орабона продолжал:
— Вы настоящий знаток искусства, мистер Джонс. И я уверен, что не нарушу никакой закон, если позволю вам взглянуть на эту работу в частном порядке. Возможно — если, конечно, так пожелает мистер Роджерс; — позже мы уничтожим этот экспонат. Но, по моему мнению, это было бы настоящим преступлением.
Джонс испытывал непреодолимое желание немедленно покинуть музей, но Орабона схватил его за руку и потащил за собой с одержимостью и энтузиазмом настоящего художника. «Взрослое» отделение было безлюдно. В дальнем его конце виднелась отгороженная занавеской большая ниша, и именно к ней направился Орабона.
— Вы, мистер Джонс, должно быть, догадываетесь, что статуя называется «Жертвоприношение Ран-Теготу».
Джонс вздрогнул, но Орабона, казалось, не заметил этого.
— Это огромное уродливое божество упоминается в некоторых малоизвестных легендах, которые изучал мистер Роджерс. Все это, конечно, чушь, как вы сами много раз уверяли мистера Роджерса. Существо это якобы прибыло на Землю из космоса и жило в Арктике три миллиона лет назад. Оно обходилось со своими жертвами довольно жестоко и своеобразно, как вы сейчас можете убедиться. Мистер Роджерс сделал все чрезвычайно правдоподобно, вплоть до лица жертвы.
Дрожа всем телом, Джонс схватился за латунное ограждение перед занавешенной нишей. Он протянул было руку, чтобы остановить Орабону, когда тот начал открывать занавеску, но что-то удержало его. Иностранец расплылся в торжествующей улыбке.
— Смотрите!
Джонс пошатнулся и едва удержался на ногах, судорожно вцепившись в ограждение.
— Боже всемогущий! — чуть слышно выдохнул он.
На гигантском троне из слоновой кости, покрытом нелепыми резными украшениями, восседало чудовище неописуемо жуткого вида. Оно присело на задних лапах, слегка склонившись вперед, словно готовое к прыжку, и, тем не менее, имело высоту около десяти футов. Во всей фигуре чудовища таилась какая-то дьявольская угроза. Шестиногая тварь двумя средними лапами держала нечто раздавленное, искореженное и обескровленное, испещренное тысячами отверстий и местами будто бы обожженное кислотой. Лишь изувеченная голова жертвы, висящая где-то сбоку с высунутым языком, позволяла догадаться, что эти останки принадлежат человеку.
Любому, кто хоть однажды видел ту злосчастную фотографию, не надо было объяснять, как называется этот монстр. Проклятый снимок был поразительно достоверным. И в то же время он не мог передать весь ужас, исходящий от чудовища в его реальном воплощении. Шарообразный торс, некое подобие головы в виде пузыря, три рыбьих глаза, хобот длиной около фута, выпяченные жабры, жуткое скопление змеевидных щупалец на голове, шесть извилистых конечностей, оканчивающихся крабьими клешнями — все это заставляло содрогаться от страха и отвращения. О, как знакома была Джонсу эта черная лапа с клешней!..
Плотоядная улыбка Орабоны стала просто омерзительной. У Джонса перехватило дыхание, но он продолжал пристально смотреть на этот жуткий экспонат, не в силах оторвать от него глаз. Что же заставляло его так внимательно разглядывать изваяние и выискивать в нем все новые детали? Ведь именно этот монстр свел с ума Роджерса, заставив великого художника говорить, что его статуи не были искусственными…
Вскоре Джонс понял, что именно приковало его взгляд. Это была висящая раздавленная голова жертвы. Ее обезображенное лицо все же сохранило какие-то узнаваемые черты и однозначно напоминало лицо бедняги Роджерса. Джонс вглядывался в него все пристальнее, не понимая, однако, почему он это делает. Разве не естественно для сумасшедшего эгоиста увековечить свои черты в созданном им шедевре? Или там было что-то еще, что улавливалось подсознанием Джонса, но разум в ужасе пытался от себя отогнать?
Изуродованное лицо было вылеплено с фантастическим мастерством. Взять хотя бы эти отверстия — как точно они повторяли бесчисленные раны, каким-то непостижимым образом нанесенные той несчастной собаке! Но все же что-то здесь было не так. На левой щеке жертвы имелось какое-то слабое отклонение от общей схемы — как будто скульптор пытался скрыть некий первоначальный дефект своей работы. И чем дольше приглядывался Джонс, тем ему становилось страшнее. А затем он вдруг вспомнил одно обстоятельство, которое повергло его в совершенно неописуемый ужас: ведь та страшная ночная схватка закончилась именно тем, что он заметил у связанного Роджерса длинную и глубокую царапину на левой щеке настоящего Роджерса…
Рука Джонса, державшаяся за поручень, медленно разжалась, и он потерял сознание.
Орабона разразился сатанинским хохотом.
Тератология — наука, изучающая уродства и пороки развития растений, животных и человека (прим. перев.).
