Боли. Младший хочет всей боли человечества, какую только можно из него выжать. И настолько быстро, насколько это вообще возможно. Он не может остановиться. Это пристрастие… эта жажда боли, по сути, коренится в самом нашем происхождении…
Сетракян еще на шаг приблизился к последнему из старших Патриархов.
– Скорее! Если для вас гибель – уничтожение места вашего сотворения, значит и для него тоже.
Теперь, зная содержание книги, ты должен научиться верно интерпретировать знания…
– То есть вычислить место его происхождения? Я правильно понимаю?
Ты полагал, что мы – абсолютное зло. Чума твоего мира. Ты думал, что мы высшие и последние растлители рода человеческого, между тем на нас все и держалось, мы были клеем, скрепляющим твой мир. Теперь же вы все почувствуете на себе кнут вашего истинного повелителя.
– Не почувствуем, если ты скажешь, где его самое уязвимое место. Ты должен…
Мы вам ничего не должны. С нами покончено.
– Тогда – ради мести! Пока ты стоишь здесь, он стирает вас с лица этого мира одного за другим!
Как обычно, вы, люди, слишком узко смотрите на вещи. Сражение проиграно, но тем не менее ничто не уходит без следа. И во всяком случае, теперь, когда он продемонстрировал, на что способен, можешь быть уверен: он уже выстроил укрепления вокруг места своего земного происхождения.
– Ты упомянул Чернобыль, – сказал Сетракян.
Садум. Амурах.
– Что это? Я не понимаю. – Сетракян воздел книгу. – Если это здесь есть, я уверен, что оно откроется. Но мне нужно время, чтобы расшифровать текст. А как раз времени у нас-то и нет.
Мы не были ни рождены, ни сотворены. Нас посеяли. Посеяли в ходе варварского злодеяния. То было преступление против высшего порядка. Преступление чудовищное в своей жестокости. Но то, что когда-то посеяно, должно быть пожато.
– В каком смысле он отличен от вас?
Только в смысле силы. Он сильнее. Он как мы. Мы – это он, но он – это не мы.
В одно мимолетное мгновение – любой человек и моргнуть бы не успел – Патриарх повернулся к Сетракяну. Его голова и лицо были выглажены временем, лишены каких бы то ни было рельефных черт – только запавшие красные глаза, крохотная шишка вместо носа и приоткрытый рот с опущенными уголками, в котором зияла беззубая чернота.
Есть две вещи, которые ты должен сделать. Первое. Собрать наши останки до последней частички. Второе. Поместить их в ковчег из серебра и белого дуба. Это непреложно и обязательно. Для нас. Но и для вас тоже.
– Почему? Объясни.
Белый дуб. Не ошибись, Сетракян.
– Я не стану ничего делать, пока не узнаю наверняка, что исполнение этого приказа не принесет еще большего вреда.
Ты сделаешь это. Такого понятия, как «больший вред», уже не существует.
«А ведь Патриарх прав», – подумал Сетракян.
Из-за спины Сетракяна подал голос Фет:
– Мы соберем останки. И похороним в мусорном ящике.
Устремив взор мимо Сетракяна, Патриарх секунду-другую разглядывал крысолова. Его запавшие глаза излучали презрение, но было в этом взгляде и нечто другое – нечто сродни жалости.
Садум. Амурах. И его имя… наше имя…
Только сейчас Сетракяна осенило.
– Озриэль… – произнес профессор. – Ангел Смерти.
И он разом понял все. В голову сами собой пришли все необходимые вопросы.
Но – слишком поздно.
Взрыв белого света, всплеск энергии – и последний Патриарх Нового Света исчез, рассеявшись пеплом, похожим на тонкий снежок.
В ту же секунду оставшиеся охотники – последние из всего отряда – скорчились, будто от сильнейшей боли, и – испарились, поднявшись дымками прямо из опустевших одежд.
Сетракян почувствовал, как легкий порыв ионизированного воздуха тронул рябью его одежду и сразу угас.
Старик обмяк и навалился на свою трость. Патриархи перестали существовать. А зло куда большее, чем они, – осталось.
В исчезновении Патриархов, в распылении их на мельчайшие частицы, на атомы Сетракян узрел свою собственную судьбу.
Рядом с ним возник Фет.
– Что будем делать дальше?
Сетракян снова обрел голос.
– Соберите останки, – велел он.
– Вы уверены?
– Используйте вон ту деревянную урну, – кивнул профессор. – Ковчег подождет. Мы соорудим его позднее.
Сетракян повернулся, высматривая Гуса: истребитель вампиров ворошил одежду охотников кончиком серебряного меча.
Мексиканец обследовал комнату в поисках господина Квинлана – или его останков, – однако главного охотника Патриархов нигде не было видно.
Вот разве что узкая дверь в левом конце комнаты – та дверь из черного дерева, к которой Квинлан отступил при появлении людей, – была приоткрыта.
В памяти Гуса всплыли слова Патриархов, «произнесенные» во время их первой встречи:
Он наш лучший охотник. Очень квалифицированный и очень преданный. Во многих отношениях – уникальный.
Неужели Квинлан как-то избежал общей участи? И почему он не распался в пыль, как все остальные?
– В чем дело? – спросил Сетракян, приблизившись к Гусу.
– Один из охотников… Квинлан… Он исчез без следа, – ответил тот. – Куда бы он мог подеваться?
– Это уже не имеет никакого значения. Ты свободен от них, – произнес Сетракян. – Они больше не властны над тобой.
Гус посмотрел на старика долгим взглядом.
– Не-а, – протянул он. – Никто из нас теперь не свободен. И еще о-очень долго не будет свободен.
– У тебя есть возможность отпустить свою маму.
– Если я найду ее.
– Нет, – мотнул головой Сетракян. – Это она найдет тебя.
– Вот и получается, что ничего не изменилось, – кивнул Гус.
– За одним исключением. Если бы Патриархам удалось оттеснить Владыку, они сделали бы тебя одним из своих охотников. Ты избежал этой участи.
– Короче, мы разделяемся, – объявил Крим. – Если вам теперь все равно. Мы уже знаем, что почем, так что, сдается мне, мы и сами можем славно поработать. Потом, у всех есть семьи, надо их поднимать. А может, и нет этих семей, и ничего уже не поднимешь. Так это или нет, тепленькие местечки следует сохранять. Но имей в виду, Гус, если тебе когда-нибудь понадобятся «сапфиры», просто приходи, а где нас искать, тебе известно.
Крим и Гус пожали друг другу руки. Анхель стоял рядом, мучаясь сомнениями. Бывший рестлер смерил взглядом одного вожака банды, затем другого. И наконец кивнул Августину, решив остаться с ним. Гус повернулся к Сетракяну:
– Отныне я – один из ваших охотников.
