— Если бы только этот снегоход…
— Ему не позволят, — все так же тихо сообщил Дэнни. — Его заставили закинуть в снег какую-то деталь от снегохода. Далеко. Мне приснилось. Потом, он знает, что в двести семнадцатом действительно есть женщина. — Мальчик взглянул на мать темными перепуганными глазами. — Не важно, веришь ты мне или нет.
Венди обвила его рукой:
— Дэнни, я тебе верю. Скажи правду. Джек… он попробует нас обидеть?
— Его хотят заставить, — сказал Дэнни. — Я звал мистера Холлоранна, он велел позвать его, если он будет мне нужен. Я и позвал. Но это ужасно тяжело. Я устаю. А хуже всего, что неизвестно, слышит он меня или нет. Не думаю, что он может отозваться, для него это слишком далеко. А я не знаю — для меня тоже слишком далеко или нет. Завтра…
— Что завтра?
Он покачал головой:
— Ничего.
— Где он сейчас? — спросила Венди. — Папа?
— В подвале. Не думаю, что сегодня вечером он поднимется наверх.
Она резко встала:
— Жди меня здесь. Я вернусь через пять минут.
В свете флюоресцентных ламп под потолком кухня казалась холодной и заброшенной. Венди подошла туда, где с магнитных планок свисали ножи для резки мяса. Взяв самый длинный и острый, она завернула его в полотенце и ушла из кухни, погасив за собой свет.
Дэнни сидел на лестнице, следя глазами за перелетающим из руки в руку мячиком. Он пел: «Она на двадцатом живет этаже, а лифт, конечно, сломался уже. И! Лезу на первый-второй этаж, на третий и на четвертый…»
(Лу, беги ко мне скорей…)
Пение прекратилось. Он прислушался.
(Буду ждать я у дверей)
Голос звучал у него в голове и был настолько частью Дэнни, таким пугающе близким, что мог оказаться одной из его собственных мыслей. Тихий, немного невнятный, он дразнил Дэнни, словно выговаривая:
(Да, да, тебе тут понравится. Попробуй, тебе понравится. Попробуй, тебе понраааааавится…)
Слух Дэнни неожиданно обострился, и мальчик вновь услышал — было ли это сборищем призраков и духов, или же это был сам отель, жуткая комната смеха, где все нарисованные страшилы оказывались живыми, где каждый аттракцион заканчивался смертью, где живые изгороди ходили, а серебряный ключик мог запустить непристойное зрелище? Тихие вздохи и шелест, напоминающий нескончаемую ночную игру зимнего ветра под карнизами, ветра, убаюкивающего насмерть, которого ни разу не слышали приезжающие летом туристы. Напоминающий гудение летних ос в земляном гнезде — сонных, смертоносных, начинающих пробуждаться. Торрансы находились на высоте десяти тысяч футов.
(Чем ворон похож на конторку? Конечно, чем выше, тем реже! Выпей еще чаю!)
Живой звук, создаваемый, однако, не голосами и не дыханием. Выросшая на южных дорогах бабка Дика Холлоранна назвала бы его «морок». Исследователь-психолог придумал бы длинное название — психическое эхо, психокинез, телепатическое отклонение. Для Дэнни же это просто безостановочно потрескивал отель, старое чудовище, навсегда заперевшее их в себе: коридоры теперь простирались не только в пространстве, но и во времени, голодные тени, беспокойные гости, которых нелегко угомонить.
В сумраке бального зала часы под стеклянным колпаком одной-единственной музыкальной нотой пробили семь тридцать.
Хриплый, скотский от выпитого голос прокричал:
— Скидывайте маски и давайте трахаться!
На полдороге к дальнему концу вестибюля Венди вздрогнула и замерла на месте.
Она посмотрела на Дэнни, который все еще сидел на ступеньках, перебрасывая мячик из руки в руку.
— Ты что-нибудь слышал?
Дэнни только взглянул на нее, продолжая играть мячиком.
И хотя спали они за запертой дверью, вдвоем, этой ночью сон к ним не шел.
Дэнни, не закрывая глаз, думал в темноте:
(Он хочет стать одним из них и жить вечно. Вот чего он хочет.)
Венди думала:
(Если придется, я заберу его в горы. Раз уж умирать, я предпочту смерть в горах.)
Мясницкий нож, по-прежнему завернутый в полотенце, она положила под кровать, чтобы был под рукой; они с Дэнни то задремывали, то просыпались. Вокруг потрескивал отель. Снаружи с небес свинцом посыпался снег.
(!!!Котел, проклятый котел!!!)
Мысль расцвела в мозгу Джека Торранса пышным цветом, у нее была яркая, предостерегающая красная кайма. Тут же раздался голос Уотсона:
(Забудешь — а оно поползет, поползет и очень может быть, что проснетесь вы всей семейкой на луне, чтоб ей пусто было… делали его на двести пятьдесят, но теперь-то котел рванет куда раньше… коли эта стрелка доберется до ста восьмидесяти, меня никакими коврижками не заманишь спуститься и стать рядом.)
Здесь, внизу, Джек провел всю ночь, углубившись в коробки со старыми записями, одержимый безумным чувством, что время иссякает и надо торопиться. Самые важные отгадки, связи, которые бы все прояснили, по-прежнему ускользали. Пальцы Джека от прикосновения к похрустывающим старым бумагам пожелтели и испачкались. Он так увлекся, что один раз забыл проверить котел. Давление он сбросил накануне вечером, около шести часов, сразу, как спустился сюда. Сейчас было…
Он взглянул на часы и вскочил, зацепив ногой кипу старых накладных. Та перевернулась.
Иисусе, четверть пятого утра.
Позади буянила топка. Котел ревел и свистел.
Джек подбежал к нему. Похудевшее за последний месяц лицо густо покрывала щетина, придавая ему изможденный вид узника концлагеря. Манометр показывал двести десять фунтов на квадратный дюйм. Джек ярко представил, как бока старого, заплатанного и заваренного котла вспучиваются от смертельного напряжения.
(Оно ползет… коли эта стрелка доберется до ста восьмидесяти, меня никакими коврижками не заманишь спуститься и стать рядом с ним…)
Вдруг заговорил холодный, искушающий внутренний голос:
(Пусть его. Иди забери Венди и Дэнни и уматывай отсюда на хрен. Пусть шарахнет!)
Джек буквально видел этот взрыв. Двойной раскат грома, который вырвет у этого места сперва сердце, а потом душу. Котел разлетится с оранжево-лиловой вспышкой, от которой весь подвал зальет дождь горящей раскаленной шрапнели. Мысленно Джек видел, как, подобно страшным бильярдным шарам, от стен к потолку отскакивают раскаленные докрасна ошметки металла — свистящая в воздухе зубчатая смерть. Часть их, конечно, пронесется прямо под этой каменной аркой, подожжет старые бумаги по другую ее сторону, и, черт побери, до чего же весело те запылают! Уничтожь секреты, сожги разгадки, эту тайну никогда не решить ни одной живой душе! Потом взорвется газ, оглушительно заревет и затрещит пламя, и эта огромная горелка превратит всю середку отеля в настоящее пекло. Лестницы и коридоры, потолки и комнаты — все утонет в пламени, как замок из последней серии «Франкенштейна». Пламя перекинется в крылья дома, заспешит по сине-черному плетению ковров подобно нетерпеливому гостю. Шелковистые обои обуглятся и свернутся. Тут нет ни одного нормального огнетушителя, только устаревшие шланги, воспользоваться которыми некому — ни одна пожарная команда на свете не доберется сюда раньше будущего марта. Гори, детка, гори. Через двенадцать часов останутся лишь голые кости, и все.
