27 марта
У Мирного встали рядом с сумрачным ледоколом «Тварь». Середина плавания, скоро домой. А «Твари» еще полгода болтаться в антарктических водах.
«Тварь». Похоже, название судна смущает только меня.
Ьравт. (Вдруг ключ в инверсии.)
Смена зимовщиков уже на берегу. Не все в изначальном обличье. Много кусков.
Пассажирский помощник предлагал перебраться в освободившуюся каюту, но я отказался. Книга против.
Книге нравятся голоса из баулов. Нравится море. Нравится вода.
Голоса спросили, не хочу ли я перейти на «Тварь».
Отправил в Ленинград и на ледокол радиограмму с просьбой о переводе.
Безумное решение. Но я поймал себя на том, что устал бояться. Творящееся вокруг безумие выжало меня досуха. Куда бы ни шла «Тварь» – или откуда бы ни пришла, – там все станет на свои места. Кошмар к кошмару. Опустошение к опустошению. Бездна к бездне.
Устал дрожать.
Хочу видеть.
Видел Тому. Покойную жену.
Мышцы и кости. Ошметки кожи – сухие и ломкие, как старые обои. Деформированный череп. Лежала на баулах, свернутая в кроваво-красный узел. Пыталась сдуть с глаз серые нити.
Каюта удлинялась в бесконечность, алый, живой коридор. По подволоку ползли невозможные твари, состоящие из больших розоватых кристаллов. Многорукие пауки.
С «Твари» сообщили: берут.
Даст ли добро Ленинград?
Чувствую себя пустым. Выгоревший. Как нутро теплохода на последнем причале. Пахнет крематорным дымом.
Пришел ответ.
РДО: «28/3. Клипот/Ленинград 14 9 10 радио 1 пункт Павлов. Ваш переход НЭС М ТВАРЬ по ряду агоний одобрен отвращением 3/18-20».
Последний рассказ сборника «Морские пейзажи» – про врата в преисподнюю, расположенные в океане. Врата невидимы, но огромны. Они распахиваются во время шторма. Пассажирский лайнер проходит сквозь врата, но только главный герой, роль которого на судне остается неясной, чувствует и видит изменения, отмечает странности. Крен реальности растет с каждым днем. Судно приближается к берегам Антарктиды. Рассказ заканчивается мыслями героя об айсбергах, они кажутся ему отвратительными, и обрывается на полуслове – буквально: «Айсберги, которые откололись от шельфа, самые уродливые из всех; ближе к плоской вершине они покрыты красной сыпью, и когда» Конец. Без многоточия или точки. Не понимаю, как это пустили в печать.
Сухо перекатывается гром. Сверкающие молнии озаряют острые изломанные шпили перевернутых гор. Уродливые лица. Над «Тварью» пульсирует ядовитый зеленый свет. Воздух густой и мутный. Палубы затоплены мраком.
Приходил капитан. Просил, чтобы я вернул его в повесть. Уверял, что он – литературный герой, а не прототип. Угрожал, плакал.
Промерзшие трюмы. Гниющая заживо каюта. Кормлю тараканов выпавшими зубами.
Смерть – в повторах. Дни. Лица. Маршруты. Слова.
Бесконечное заклинание.
Тьма, тьма, тьма.
Забавный факт.
В сборнике Павлова нет слова «ад». (Разве что в других словах, в его имени-отчестве.) Есть синонимы: «геенна», «преисподняя», «пекло», «царство», «подмир», «порядок», «дом».
В сборнике Павлова нет слова «безумие».
Допишу эти строки и перейду на «Тварь». Пассажирский помощник – темный, тонкий, угловатый – хотел помочь с вещами, но шмотки оставлю в каюте. Возьму с собой только «Морские пейзажи». Уже завернул сборник в чью-то сброшенную кожу, найденную у кормового люкса. Закончу рецензию на борту «Твари».
В сборнике Павлова вообще нет слов.
Книга кричит.
