По прибытии в Брюссель каждый из них зачислился в отряд того или другого полководца по своему выбору. Оба приятеля захотели принять боевое крещение под начальством Мануэля Гомаре прежде всего потому, что он был андалусец родом, а также потому, что как говорили, он требовал от своих солдат только храбрости да еще того, чтобы их оружие всегда блестело и было в порядке, в отношении же дисциплины был очень снисходителен.
Весьма одобрив их внешность, Гомаре отнесся к ним хорошо и распорядился ими согласно их вкусам и склонностям, иначе говоря, стал посылать их во все опасные экспедиции. Судьба была к ним благосклонна, и там, где многие из их товарищей обрели смерть, они ни разу не были даже ранены и обратили на себя внимание генералов. Оба в один и тот же день получили офицерский чин. С этой минуты, уверенные в хорошем мнении о них и в расположении начальства, они открыли свои настоящие имена и стали снова вести свою обычную жизнь, то есть дни проводили в игре и пьянстве, а ночью давали серенады самым красивым женщинам того города, где стояли на зимних квартирах. Они получили от своих отцов прощение, что мало их тронуло, а также денежные переводы на имя антверпенских банкиров. Они сумели распорядиться этими деньгами. Благодаря своей молодости, храбрости и предприимчивости они одержали множество быстрых побед. Не стану их перечислять; достаточно будет сказать, что едва замечали они красивую женщину, как все средства, чтобы овладеть ею, уже казались им хорошими. Клятвы и обещания ничего не стоили этим бесчестным повесам. А если братьям или мужьям приходило в голову их наказать, у них всегда были наготове добрые шпаги и безжалостные сердца.
Весной возобновилась война.
В одной из стычек, неудачной для испанцев, Гомаре был смертельно ранен. Дон Хуан, увидев, что он упал, подбежал к нему, зовя солдат, чтобы вынести его из боя. Но доблестный военачальник, собрав последние силы, сказал ему:
— Дайте мне умереть. Я чувствую, что мне пришел конец. Не все ли равно, умру я здесь или на полмили дальше? Берегите ваших солдат: им найдется много работы, — вот, я вижу, голландцы двинули в ход крупные силы. Ребята! — обратился он к солдатам, хлопотавшим около него. — Сомкнитесь вокруг знамен и не думайте обо мне.
В этот момент подошел дон Гарсия и спросил его, не выскажет ли он своей последней воли, которую можно было бы исполнить после его смерти.
— Какая там, к черту, воля в такую минуту?
Он несколько секунд помолчал, словно раздумывая.
— Я никогда не размышлял о смерти, — заговорил он опять, — и не думал, что она так близка… Я не прочь был бы повидать священника… Только все монахи сейчас в обозе… А все же нелегко умирать без исповеди.
— Вот мой молитвенник, — сказал дон Гарсия, подавая ему флягу с вином. — Хлебните для бодрости.
Взор храброго вояки быстро тускнел. Он не расслышал шутки дона Гарсии, но старые солдаты, стоявшие поблизости, были ею возмущены.
— Дон Хуан, дитя мое! — молвил умирающий. — Подойдите ко мне. Я делаю вас моим наследником. Возьмите этот кошелек, в нем все мое имущество. Пусть лучше он достанется вам, чем этим грешникам. Об одном только попрошу я вас — заказать несколько месс за упокой моей души.
Дон Хуан обещал и пожал ему руку, в то время как дон Гарсия тихонько ему объяснял, какая разница между мыслями слабого человека в минуту смерти и теми, которые он провозглашает за столом, уставленным бутылками. Несколько пуль, просвистевших мимо их ушей, возвестили приближение голландцев. Солдаты вновь сомкнули ряды. Они наспех простились с Гомаре и все внимание направили на то, как бы отступить в порядке. Сделать это было нелегко вследствие численного превосходства врага, плохой дороги, размытой дождями, и усталости солдат после длинного перехода. Все же голландцам не удалось их настигнуть, и к ночи они бросили преследование, не захватив знамени и не взяв в плен ни одного человека, который бы не был ранен.
Вечером оба приятеля, сидя с несколькими офицерами в палатке, обсуждали бой, в котором только что участвовали. Все порицали приказы того, кто в этот день командовал, и задним числом сообразили, как надо было поступать. Потом заговорили об убитых и раненых.
— А о Гомаре, — сказал дон Хуан, — я буду долго жалеть. Это был храбрый офицер, славный товарищ и истинный отец для всех солдат.
— Да, — сказал дон Гарсия, — но, признаюсь вам, я был необычайно удивлен, видя, как он страдает от того, что около него не оказалось черной рясы. Это доказывает только, что легче быть храбрым на словах, чем на деле. Иной смеется над далекой опасностью и бледнеет, когда она близка. Кстати, дон Хуан, раз вы его наследник, скажите нам, что вы нашли в кошельке, который он вам оставил?
Только тогда дон Хуан открыл кошелек и увидел, что в нем около шестидесяти червонцев.
— Раз мы при деньгах, — сказал дон Гарсия, привыкший смотреть на кошелек своего друга как на свой собственный, — почему бы нам не сыграть в фараон[39], вместо того чтобы хныкать, вспоминая умерших друзей?
Предложение пришлось всем по вкусу. Принесли несколько барабанов и накрыли их плащом. Это заменило карточный стол. Дон Хуан начал игру в доле с доном Гарсией, но, прежде чем понтировать, вынул из кошелька десять червонцев и, завернув их в платок, положил в карман.
— Черт возьми! Что вы собираетесь с ними делать? — вскричал дон Гарсия. — Видано ли, чтобы солдат откладывал деньги, да еще накануне сражения!
— Вы знаете, дон Гарсия, что не все эти деньги принадлежат мне. Дон Мануэль завещал мне свое состояние sub poenae nomine[40], как выражаются у нас в Саламанке.
— Проклятие! — вскричал дон Гарсия. — Черт меня побери, если он не хочет отдать эти десять экю первому встречному священнику.
— Почему бы нет? Я обещал.
— Замолчите! Клянусь бородой Магомета, я вас не узнаю и краснею за вас.
Игра началась. Сначала она шла с переменным успехом, но затем судьба решительно ополчилась на дона Хуана. Напрасно, чтобы перебить невезение, дон Гарсия вместо него взял карты в руки. Не прошло и часа, как все деньги, бывшие у них, вместе с пятьюдесятью экю Гомаре перешли в руки банкомета. Дон Хуан хотел было идти спать, но дон Гарсия, разгорячившись, стал настаивать на реванше, надеясь отыграть потерянное.
— Ну, ну, сеньор разумник, давайте-ка ваши последние экю, которые вы так старательно запрятали! Я уверен, что они нам принесут счастье.
— Подумайте, дон Гарсия, о данном мною обещании!..
— Эх вы, младенец! Время теперь думать о мессах! Если бы Гомаре был здесь, он скорее ограбил бы церковь, чем отказался понтировать.
