– Ну, ладно, – печально сказала она. – Может, и правда обойдется. Иди.
Клара тут же торопливо затрусила прочь. Туда, откуда доносилась пленительная мелодия. Звук стал громче. Имме поняла, что Гийом идет по главной улице.
– Клара! – не выдержала Имме.
Крыса остановилась, нетерпеливо оглянулась через плечо.
– Если что… Возвращайся… – тихо сказала Имме.
Клара утвердительно кивнула. И вдруг развернулась, подбежала к Имме, с разбегу запрыгнула на подол, вскарабкалась по рукаву на плечо. Сердце Имме сладко дрогнуло. Магия может многое, но не все. Нет всесильных чар; всегда остается еще и собственная воля. Клара ткнулась в щеку Имме холодным влажным носом. А затем спрыгнула на землю и умчалась торопливыми огромными прыжками, занося задние ноги немного вбок. Имме вытерла слезы. Пора было двигаться дальше.
А музыка висела над городом, окутывала его невидимой, но прочной сетью, проникала в самое сердце, холодная и острая, как хорошо заточенный клинок. И там, на самом дне каждого сердца, просыпалось что-то. Поднималось и рвалось наружу, как росток клена через толщу мостовой, выложенной красными квадратными камнями.
* * *
Эрнест не смог ее удержать; только черный хвост мелькнул в дверях.
– Франк! – испуганно закричал он. – Франк!
Брат не откликнулся. Эрнест покинул комнату, прошел коридором, заглядывая во все комнаты в поисках брата. Остановился на лестнице в растерянности. Он заметил, что потайная дверь в подвал открыта и там мелькает свет. «Грабители, – спокойно, как всегда, подумал мальчик. – Они знают, что никого взрослых сейчас дома нет». Эрнест огляделся. Взял стоявшую у стены прогулочную трость дедушки – хорошую, стальную трость с острым концом и набалдашником в виде головы какого-то зверя. Мальчик бесшумно спустился в подвал. Эрнест хотел уже замахнуться, но тут человек поднялся, бросил пригоршню монет из сундука в раскрытый мешок, стоявший рядом. Эрнест увидел его лицо.
– Франк! – воскликнул он. – Что ты де…
Но тут мысль сменилась другой, более важной.
– Франк, наши крысы ушли!
– Я слышу, – процедил сквозь зубы брат.
Музыка, мрачная и болезненная, была слышна даже здесь, в подвале. Толстые стены дома оказались не в силах заглушить ее.
– Что же нам теперь делать? – спросил Эрнест растерянно.
– А что теперь будут делать они ? – спросил Франк. – Они ведь уже два дня не ели, так ведь?
Лицо Эрнеста исказил ужас. Франк бросил в сумку еще пригоршню монет.
– Крысы вернутся, – сказал он успокаивающе. – Он ведь тоже знает эту сказку. Да и бидон черножизни они ему не дадут.
Франк усмехнулся так, как усмехаются люди, знающие какую-то неприятную тайну, и это знание забавляет их.
– Мы просто подождем на другом берегу, – продолжал он почти ласково. – Пока все не закончится. И пока мы будем ждать, нам будет нужно что-то есть, – заключил он.
Эрнест прислонил дедушкину трость к стене и принялся помогать брату. В голове его крутилась какая-то смутная мысль.
– А мы будем там ждать одни? – спросил он, опуская в сумку тяжелый серебряный кубок.
– Да, – сказал Франк и отправил вдогонку кубку роскошное золотое ожерелье.
– Но ведь мы еще маленькие. Не очень хорошо соображаем, – задумчиво продолжал Эрнест.
– Это так, – легко согласился Франк, бросая в сумку плотно набитый мешочек. – Но в этом городе нет ни единого взрослого, которому мы могли бы доверять.
Эрнест, оставив монеты, молча посмотрел на него. Золотые кругляши протекали меж его пальчиков.
Иногда братья понимали мысли друг друга, невысказанные вслух.
– А ведь ты прав, малыш, – задумчиво произнес Франк. – Как я мог забыть!
* * *
Навстречу Имме со ступенек ее дома поднялась какая-то фигура. Имме чуть не бросилась прочь, ломая кусты. Фигура откинула с лица капюшон, и Имме узнала Серени, свою подругу, владелицу престижного косметического салона.
– Привет, – произнесла Серени. – Я вот что думаю – уходить надо.
Имме только кивнула.
– Ты поведешь нас, – сказала Серени.
– Нас? – переспросила ошарашенная Имме. – Поведу?
– Твоя мать была оттуда, – заметила Серени. – Ты единственная, кто хоть что-то знает о том, какова жизнь там . Мы соберемся – все, кто еще цел, – и уйдем отсюда. Теперь, когда крыс нет, они вспомнят о том законе, что недавно приняли.
Имме вздрогнула:
– Закон об утилизации женщин…
Она совсем и забыла об этой чудовищной выдумке магистрата.
– Не так уж много я и знаю о жизни на той стороне, – сказала Имме тихо.
– Да, но мы вообще ничего не знаем, – нетерпеливо мотнула головой Серени.
Ее светлые кудри взметнулись непокорной волной. Имме вспомнился кораблик в прическе фрау Герды. К горлу подступила тошнота. Имме все еще колебалась.
– Когда они отдадут этому музыканту бидон черножизни, им придется чем-то пополнить карьер, – с нажимом произнесла Серени.
– Но как… как мы соберемся… Как ты узнаешь, кто…
Серени улыбнулась, сверкнув великолепными зубами.
– Я знаю всех, кто ходит ко мне в салон, – сказала она. – И я знаю, кто ко мне не ходит , верно? Одна хорошая рекламная акция… Призыв, составленный с умом…
– Проходи, – сказала Имме. – Будем составлять его вместе, твой рекламный призыв.
Зашуршали кусты. Обе женщины резко повернулись.
– Я тоже хорошо умею придумывать, – сказал Франк.
В одной руке он нес сумку, очень тяжелую, судя по тому, как она оттягивала ему руку. Другой он держал за руку младшего брата.
– Вы же не оставите нас с ними, фройляйн Имме? – спросил Эрнест. – Вы ведь единственная, кто никогда…
Франк смотрел на Имме в упор. Его темные глаза по-прежнему ничего не выражали.
Имме махнула рукой.
– Проходите, – сказала она и открыла дверь.
Они зашли. Крысы, мертвецы и волшебная музыка остались снаружи.
С толикой мрачной гордости Гийом отметил, что скорость регенерации оставалась по-прежнему высокой – не прошло и трех часов с момента заключения сделки, а Генрих, стоявший за трибуной, уже снял повязку с лица и рук. И всего-то понадобилось ему для этого один раз плотно перекусить.
– Как вы быстро управились! – сказал Генрих. – Сразу видно профессионала!
Главный зал ратуши опустел. Звуки голоса нового бургомистра Тотгендама перекатывались по нему, как кости в погремушке шамана. Отскакивали от каменных лиц стражников и пятерки избранных – малого совета города.
– Позвольте взглянуть на ваш… рабочий инструмент, – сказал Генрих, протягивая руку.
Гийом подал ему флейту. Генрих со смесью страха и любопытства осмотрел ее.
– Изумительный инструмент, – сказал он. – Сам отец Шабгни не отказался бы сыграть на таком, а?
