Гийом подал ему флейту. Генрих со смесью страха и любопытства осмотрел ее.
– Изумительный инструмент, – сказал он. – Сам отец Шабгни не отказался бы сыграть на таком, а?
Гийом усмехнулся и кивнул.
Генрих поднял флейту к лицу, словно чтобы запомнить ее навсегда, а затем резко опустил и сломал об колено. Это далось ему с усилием – лицо даже побагровело от натуги. Раздался громкий хруст. Пришел черед Генриха, усмехаясь, посмотреть на Гийома. Наверное, новый бургомистр Тотгендама хотел, чтобы в темных глазах крысолова что-нибудь отразилось. Страх, например. Или чтобы тот выдавил из себя улыбку, показывая, что понял шутку. Однако в глазах Гийома не отразилось ничего. Словно не единственный источник пропитания бродяги, не дорогую волшебную флейту сломал сейчас Генрих, а гнилую камышину.
– Не держите нас за дураков, господин крысолов, – сказал Генрих, бросая обломки на трибуну. – Эту сказку мы все читали.
И добавил, возвысив голос:
– Выдайте господину крысолову плату за его труд!
Откуда-то вынырнул служитель в сером. В руках у него был поднос. На подносе стоял такой крохотный фарфоровый флакончик, что Гийом его даже не сразу заметил. Служитель водрузил поднос на трибуну и удалился. Гийом перевел взгляд на свой бидон, потом снова на флакон, одиноко высившийся по центру огромного подноса.
– Что это? – спросил Гийом.
– Налоги, господин крысолов, – все еще улыбаясь, но уже неуверенно ответил Генрих. – Они у нас очень высоки. Особенно для не-граждан Тотгендама.
– Ну, ясно, – сказал Гийом.
Он повернулся, чтобы покинуть ратушу.
– Э, нет, – возвысил голос Генрих. – Вы получите свою оплату, хотите вы этого или нет. С Шабгни шуток не шутят. Стража, вручите господину крысолову его честно заработанный флакончик.
Лязгнуло железо – стражники в своих углах зашевелились, чтобы остановить дерзкого крысолова.
Гийом усмехнулся и сгреб флакончик с подноса.
– Не думаю, что это помешает Шабгни получить то, что ему причитается, – заметил он с жуткой, самоубийственной веселостью. – Боги – они такие.
Генриха пробрал озноб при этих словах Гийома. Бургомистр был так напуган и сбит с толку, что даже не подумал о том, что за подобную неуместную шутку наглый бродяга должен быть наказан.
– Вы не хотите поблагодарить нас за щедрость? – спросил Генрих. – Ведь целый бидон черножизни, как-никак. Хочешь – купайся, хочешь, обливайся.
Темные, как гладко отполированный агат, глаза Гийома остановились на нем.
– Благодарю вас, – сказал Гийом вежливо. – Это хорошо, что вы не верите в сказки.
Генрих проводил взглядом его крепкую фигуру. Словно бы ледяная ладонь зажала рот новому бургомистру, не давая произнести ни слова, пока не хлопнула, закрываясь за гостем, дверь ратуши.
* * *
Не успел Гийом сойти со ступенек ратуши, как его окликнули:
– Господин крысолов! Господин крысолов!
Гийом обернулся и увидел огромного, как медведь, мужчину. И узнал его. Этот мужчина возмутился тем, что отдавал флягу черножизни каждый год для обрядов, которые не проводились. Староста рабочих карьера. Клаас, кажется.
Клаас протянул Гийому увесистую флягу в кожаном чехле.
– Не гневайтесь, господин маг, – торопливым шепотом, так ему не идущим, произнес Клаас. – Они такие проходимцы, с мертвеца парную вырезку сделают. Если вы хотели действительно получить бидон черножизни, надо было цистерну просить, – доверительно добавил он.
– А ты дал бы мне? – спросил Гийом. – Цистерну черножизни?
Клаас отшатнулся.
– Вы и это знаете… – пробормотал он, бледнея.
И тут он вспомнил, как его обдало холодом, когда Гийом проходил мимо.
– Вы… – произнес он, да и осекся на полуслове.
Гийом задумчиво рассматривал флягу в его руках.
– Это была другая сказка! – вдруг исступленным шепотом воскликнул Клаас. – Великий Шабгни…
– Это – не сказка, – возразил тот. – Мастер Клаас, ты отдаешь мне последнее, чтобы я оставил вам ваших детей? Вы отдаете мне все, что можете дать?
Клаас поежился. Он не знал этой старинной формулы. Но ее власть не зависела от того, знаком с ней человек или нет.
– Да, великий, последнее, – твердо сказал он. – Но я отдаю тебе последний флакон с черножизнью в этом городе совсем за другое. У меня к тебе просьба.
Гийома было трудно удивить, но Клаасу это удалось.
– Я слушаю.
– Сделай, что собирался, – горячо ответил Клаас. – Уведи детей из Тотгендама. Прямо сейчас. Только не в реку, – добавил он.
– А куда же?
– Куда угодно, где они будут в безопасности, – сказал Клаас.
Гийом еще раз посмотрел на флягу в руках собеседника.
– Извини меня, мастер Клаас, – произнес он медленно. – Я не могу этого сделать. Я получил свою оплату, и я ухожу.
Он принялся спускаться по ступенькам, оставив озадаченного и разгневанного старосту у себя за спиной.
– Ты покидаешь нас! – выкрикнул Клаас. – Как тогда! Как всегда, когда ты нам так нужен!
Гийом опустил голову и чуть ссутулился от этого крика. Ужас холодной змеей проскользнул в сердце старосты. Гийом обернулся через плечо. Клаас стойко выдержал его взгляд, хотя мало кому из людей хватало сил не отвести глаз под взглядом разъяренного демона.
– Однажды я дал вам хлеб, – сказал Гийом. – И вы немедленно потребовали у меня мяса. Следующим вы потребовали бы, чтобы я пережевывал его для вас.
И тогда я дал вам зубы.
* * *
После ухода крысолова в зале царила вязкая, как застарелый гной, тишина. Генрих постучал молоточком по трибуне. Он бы ни за что не признался, что делает это только для того, чтобы услышать хоть какой-нибудь звук. И стук молотка рассеял наваждение. Члены малого совета зашевелились. Зашуршала шелковая мантия пастора Люгнера. Скрипнул стул под грузным телом Игнаца, почетного члена совета.
– А теперь давайте рассмотрим закон «О пособниках крыс», – произнес Генрих.
Он озадаченно посмотрел на обломки гнилой камышины, лежащие на трибуне, и сделал знак, подзывая служителя.
– Выкиньте этот мусор. Итак, начнем…
* * *
Пора было двигаться дальше – беглецы хотели покинуть остров до наступления темноты. Мужчины собирали мусор, который всегда остается на любом, даже самом кратковременном привале. Когда между деревьев замелькали яркие плащи, Хардин как раз решил убрать остатки хлеба в сумку. По тропинке шли женщины и дети Тотгендама. Они вот-вот должны были выйти на опушку, где мужчины решили сделать свой последний привал на родной земле. Хардин замер.
– Мама! А вот и папа там! – раздался звонкий голосок Лиззи.
Над опушкой разлилась звенящая, как туго натянутая нить, тишина.
Хардин знал, что думает Имме, шедшая впереди своего маленького отряда – так же отчетливо, как если бы эти мысли крутились в его собственной голове, и магия была здесь ни при чем.
