— Помоги мне! — когда рухнул на пол.
Мамолиан вышел из комнаты, где велась игра, оставив пилигрима наедине с его слезами. Он сделал все, о чем просил старик: они сыграли пару игр ради старого доброго времени. Но теперь с уступками покончено. И что это за хаос в коридоре — бесформенная куча у входной двери, кровь, размазанная по стенам? А, это Штраус. Европеец предчувствовал, что на праздник прибудут опоздавшие гости, но не мог предугадать, кто именно. Он осмотрелся, оценивая нанесенный урон, со вздохом опустил взор на изуродованное, залитое кровью лицо. Святой Чад с окровавленными кулаками немного взмок; запах пота, исходивший от молодого льва, был сладким.
— Он чуть не сбежал, — сказал Святой.
— Действительно, — ответил Европеец, жестом приказывая юноше освободить комнату.
Лежа на полу, Марти поднял затуманенный взгляд на Последнего Европейца. Казалось, воздух между ними искрился. Марти ждал. Конечно, смертельный удар последует незамедлительно. Но ничего не произошло; только взгляд этих непроницаемых глаз. Даже в своем плачевном состоянии Марти мог разглядеть трагедию на неподвижном лице Мамолиана; оно больше не ужасало, а лишь зачаровывало. Этот человек порождал пустоту вакуума, которую Марти едва пережил на Калибан-стрит. Разве он не призрак? Серый воздух клубится в его глазницах, вырывается из ноздрей и губ, словно под черепной коробкой горит огонь.
В комнате, где он и Европеец играли в карты, Уайтхед метнулся к своей импровизированной кровати. Он сунул руку под подушку и вытащил спрятанный там пистолет, прокрался через дополнительную гардеробную и спрятался за шкафом. Отсюда он мог видеть Святого Томаса и Кэрис, наблюдавших за сражением у входной двери. Оба были слишком увлечены гладиаторами, чтобы заметить его в темной комнате.
— Он мертв?.. — издалека спросил Том.
— Как знать? — расслышал Уайтхед ответ Мамолиана. — Положите его в ванную, уберите с дороги.
Уайтхед смотрел, как безжизненное тело Штрауса пронесли мимо двери в противоположную комнату. Мамолиан повернулся к Кэрис.
— Ты привела его сюда, — сказал он.
Она не ответила. Рука Уайтхеда, державшая пистолет, дрожала. С того места, где он стоял, Мамолиан представлял собой легкую мишень, разве что Кэрис мешала. Если выстрелить ей в спину, пройдет ли пуля сквозь нее и попадет ли в Европейца? Мысль пугающая, по ома должна быть рассмотрена, ведь главное сейчас — выжить. Секундное замешательство, и возможность упущена. Европеец отпел Кэрис в комнату, где они играли в карты, и скрылся. Ничего — зато он расчистил путь к бегству.
Старик выскользнул из укрытия и подкрался к двери гардеробной. Когда он шагнул в коридор, он услышал голос Мамолиана:
— Джозеф?
Уайтхед побежал к двери, зная, что шанс спастись, не применяя насилие, слаб как паутинка Он схватился за рут ку и повернул ее.
— Джозеф, — произнес голос позади него.
Рука Уайтхеда замерла, когда он почувствовал, как невидимые пальцы надавили на его затылок. Он заставил себя не обращать на это внимания и налег на ручку. Она провернулась в его вспотевшей ладони. Мысль, дышавшая ему в затылок, сжалась вокруг позвоночника явной угрозой. Что ж, подумал Уайтхед, свой шанс я упустил. Он отпустил дверную ручку и медленно повернулся лицом к картежнику. Тот стоял в конце коридора, который темнел и становился продолжением туннеля, уходящего в глаза Мамолиана. Сильнодействующие иллюзии. Но это лишь иллюзии. Уайтхед сопротивлялся им достаточно долго, чтобы справиться с ними. Он поднял пистолет и направил его на Европейца. Не давая картежнику времени еще раз смутить его, старик выстрелил. Первый выстрел попал Мамолиану в грудь, второй — в живот. Недоумение отразилось на его лице. Кровь хлынула из ран, заливая рубашку. Однако он не упал. Вместо этого он спросил таким голосом, будто в него никто не стрелял:
— Ты хочешь выйти отсюда, пилигрим?
Дверная ручка за спиной Уайтхеда начала дрожать.
— Ты этого хочешь? — требовательно повторил Мамолиан. — Выйти отсюда?
— Да.
— Тогда иди.
Уайтхед отошел от двери, и она распахнулась с такой яростью, что ее ручка воткнулась в стену коридора. Старик отвернулся от Мамолиана, чтобы бежать, но не успел сделать и шагу, как свет из коридора высосала кромешная тьма по ту сторону двери. Уайтхед с ужасом осознал, что за порогом отель исчез. Не было ни ковров, ни зеркал, ни лестниц, ведущих вниз, на улицу. Только жуткое безмолвие, где он бродил полжизни назад: площадь и темное небо с дрожащими звездами.
— Выходи, — пригласил его Европеец. — Тебя ждали здесь все эти годы. Давай! Иди!
Пол под ногами Уайтхеда заскользил, и он чувствовал, что катится в прошлое. Его лицо обдувал мягкий ветер, летящий навстречу по коридору. В воздухе пахло весной, Вислой, несущейся к морю в десяти минутах ходьбы отсюда, и цветами. Конечно, цветами. То, что он по ошибке принял за звезды, на самом деле оказалось лепестками. Ветер нес ему белые лепестки. Явление лепестков было слишком убедительным, чтобы игнорировать его; они вели Уайтхеда обратно в ту великую ночь, когда за нескольких блистательных часов ему был обещан целый мир. Когда он позволил своим чувствам ощутить эту ночь, перед ним сразу появилось дерево: необыкновенное, как всегда в его грезах, слегка покачивающее белой кроной. Кто-то мелькнул в тени ветвей, сгибавшихся под тяжестью цветов; малейшее движение вызывало новый каскад лепестков.
Его галлюцинирующий разум попытался в последний раз ухватиться за реальность отеля. Он протянул руку, чтобы дотронуться до двери номера, но рука потонула в темноте. Вглядываться не было времени. Наблюдатель, скрывавшийся под деревом, уже выбирался из-под ветвей. Уайтхед ощутил сильнейшее дежа-вю — за исключением того, что в прошлый раз он видел человека под деревом лишь мельком. Теперь же тайный часовой показался целиком. С приветственной улыбкой лейтенант Константин Васильев открыл пришельцу из будущего свое обожженное лицо. Этим вечером Васильев не потащится на свидание с мертвой женщиной; сегодня он обнимет пора, которым постарел, обзавелся кустистыми бровями и бородой, но его появления здесь лейтенант ждал целую жизнь.
— Мы уж думали, ты никогда не придешь, — сказал Васильев.
Он отодвинул ветку и вышел в мертвый свет этой фантастической ночи. Он гордо демонстрировал себя, хотя его волосы полностью сгорели, лицо стало черно-красным, а тело изрешетили пули. Его брюки были расстегнуты, член напряжен. Возможно, чуть позже он вместе с вором отправится к своей любовнице. Они выпьют водки, как старые друзья. Васильев ухмыльнулся Уайтхеду:
