— Боже, помоги мне, — задыхаясь прошептала Кэрис.
Ее чувства исчезали, и серая масса лавиной заполняла их место. Европеец одним наглым движением вырвал ее из тела и поместил в себя, отпустив оболочку, упавшую на пол рядом с перевернутым карточным столиком. Он вытер губы тыльной стороной ладони и взглянул на евангелистов. Те стояли в дверном проеме, не отрывая от него глаз. Мамолиана тошнило от собственной жадности. Кэрис была внутри него, вся целиком, и это было слишком. Святые еще больше портили дело: они глядели на Европейца, будто испытывали к нему отвращение, и у темноволосого дрожала голова.
— Ты убил ее, — сказал Том. — Ты убил ее.
Мамолиан отвернулся от их обвиняющих взоров; его организм закипал. Он уперся в стену локтем и предплечьем, как пьяный, собирающийся блевать. Присутствие Кэрис было мучением, которое не проходило, а нарастало. Оно высвобождало еще более неприятные видения: Штраус, протыкающий его кишки; собаки у его ног; кровь и дым; а затем назад, назад, вспять от этих ужасающих месяцев, и там другие испытания: двор и снег, звездный свет, женщины и голод, постоянный голод. Вдобавок Мамолиан чувствовал, как в спину ему пристально смотрят божьи люди.
Один из них заговорил; блондин, которого он мог бы пожелать потом. Он, и она, и каждый из них.
— И это все? — потребовал ответа Чад. — И это все, ты, гребаный лгун? Ты обещал нам Потоп!
Европеец представил себе волну, перекатывающуюся через отель, через город, обрушивающуюся на Европу, чтобы смыть ее с лица земли.
— Не искушай меня, — сказал он.
Уайтхед, лежавший у стены со сломанной шеей, смутно уловил в воздухе аромат духов. С того места, где он упал, ему был виден коридор отеля. Образы площади Мурановского и рокового дерева давно померкли, остались обычные зеркала и ковры. Уайтхед корчился у двери и слышал, как кто-то поднимается по лестнице. Он разглядел фигуру в тени; это от нее пахло духами. Новоприбывший двигался медленно, но целеустремленно. Он лишь на мгновение задержался у порога, чтобы переступить через скорченное тело Уайтхеда, и направился в комнату, где еще недавно играли в карты. Это было только что: они болтали за игрой, а старик воображал, что сможет заключить новую сделку с Европейцем и оттянуть неминуемую катастрофу еще на несколько лет. Но все пошло прахом. Как все любовники, они легко победили банальность и по законам какой-то непостижимой математики пришли к одному — к смерти.
Уайтхед перевернулся, чтобы иметь возможность смотреть через коридор в ту комнату. Кэрис лежала на полу среди рассыпанных карт, он видел ее труп в открытую дверь. Европеец поглотил ее.
Новый гость внезапно заслонил ему вид, когда появился на пороге. Со своего места Уайтхед не мог рассмотреть его лицо, но видел блеск лезвия его ножа.
Том разглядел Пожирателя Лезвий раньше Чада. Слабый желудок восстал против смешанного запаха сандалового дерева и тлена, и Тома вырвало на кровать старика, когда Брир вошел в комнату. Он прошел большой и тяжелый путь, и вот теперь он здесь.
Мамолиан стоял у противоположной стены, когда увидел его.
Он не слишком удивился, хотя не мог понять почему. Неужели его мозг не до конца потерял контроль над Пожирателем Лезвий и тот появился здесь по его приказу? Брир смотрел на Мамолиана сквозь яркий свет, словно ожидал инструкций, прежде чем начать действовать. Плоть на его лице настолько истлела, что каждое движение зрачков грозило сорвать кожу с глазниц. Чад, вдохновленный коньяком, подумал: он выглядит так, словно из него сейчас родятся бабочки. Их крылья трепещут под оболочкой гниющего тела; их стремление выйти растирает в порошок кости Брира. Вскоре бабочки разорвут его на части и заполнят воздух. Европеец опустил взгляд на мачете в руках гостя.
— Зачем ты пришел? — спросил он.
Пожиратель Лезвий попытался ответить, но язык уже не подчинялся ему. Раздался лишь мягкий нёбный звук; он мог означать «бок», или «боль», или «бог», но не был ни одним из этих слов.
— Ты пришел, чтобы тебя убили? Так?
Брир покачал головой. Он не имел такой цели, и Мамолиан это знал. Смерть — наименьшая из его проблем. Брир поднял лезвие, чтобы показать, чего он хочет.
— Я уничтожу тебя, — сказал Европеец.
Брир опять покачал головой. Он еще что-то пробормотал, и Мамолиан расслышал слово «мертвый».
— Мертвый… — задумчиво повторил Чад. — Господи на небесах. Да он же мертвый.
Европеец буркнул что-то в знак подтверждения.
Чад улыбнулся. Возможно, их надули с всеразрушающей волной. Возможно, преподобный ошибся в расчетах и в ближайшие три месяца Потоп не разразится. Какая разница? Теперь у него есть история — и какая! Даже Блисс с его разговорами о демонах в сердце американского континента никогда не встречал ничего подобного. Святой наблюдал, облизывая губы в предвкушении.
В холле Уайтхеду удалось проползти три-четыре ярда вперед от входной двери, и он увидел Штрауса, пытавшегося встать. Марти взялся за ручку двери ванной и почувствовал на себе взгляд старика. Уайтхед призывно поднял руку. Марти неуклюже вывалился в коридор, и никто из действующих лиц не заметил этого. Повсюду было темно; мерцал лишь мертвенно-бледный огонь свечи в комнате, едва проникавший сюда из-за полузакрытой двери.
Марти упал на колени рядом с Уайтхедом. Старик схватил его за рубаху.
— Ты должен вытащить ее, — еле слышно прошептал он.
Его глаза закатились, кровь запеклась на бороде и продолжала вытекать с каждым словом, но хватка была сильной.
— Вытащи ее, Марти, — просипел он.
— О чем вы говорите?
— Он забрал ее, — сказал Уайтхед. — В себя. Вытащи ее, ради Христа, или она останется там навсегда, как другие.
Он перевел глаза на дверь, вспоминая проклятых на площади Мурановского. Кэрис уже там? В плену дерева, в жадных объятиях Васильева? Губы старика затряслись.
— Нельзя… позволить ему заполучить ее, мой мальчик, — выговорил он. — Ты слышишь меня? Не дай ему заполучить ее.
Марти с трудом собирал свои ощущения воедино. Уайтхед полагает, будто он способен проникнуть внутрь Мамолиана и вернуть Кэрис? Это невозможно.
— Я не могу, — сказал Марти.
Старик почувствовал отвращение и отпустил Марти с таким видом, будто дотронулся до экскрементов. Исполненный боли, он отвернулся.
Марти взглянул на игровую комнату. Через щель в двери он видел, что Мамолиан шагнул к новому гостю — без сомнения, то был Пожиратель Лезвий. Облик Европейца выдавал его слабость. Кэрис лежала рядом, лицо ее застыло, кожа блестела. Марти был не в силах ей помочь. Почему Папа не позволяет ему убежать отсюда и скрыться в ночи? Он ничего не может сделать!
