— Ярнелл хотел, чтобы я удалил плод, и аборты в те годы приносили большие деньги, пусть и запрещались законом. Но девочка семь месяцев скрывала от него беременность, точно так же, как четырнадцать лет назад он и Синтия пытались скрыть беременность последней. С абортом они опоздали. Девушка могла умереть от кровотечения. А кроме того, я бы скорее прострелил себе ногу, чем удалил этот плод. Представьте себе степень родственного спаривания для этого конкретного случая: гермафродит, родители которого родные брат и сестра, оплодотворяет сама себя! Мать будущего ребенка одновременно и его отец! Бабушка также является двоюродной бабушкой, дедушка — двоюродным дедушкой! Одна генетическая линия, да и гены серьезно повреждены пристрастием Ярнелла к галлюциногенам. Рождение очередного урода гарантировалось, и я не хотел упустить случая стать свидетелем его появления на свет.
Джулия глотнула бурбона, который показался ей кислым на вкус, да еще обжег горпо. Но не могла обойтись без выпивки.
— Я стал врачом, потому что эта работа хорошо оплачивалась, — продолжил Фогерти. — Потом, когда начал заниматься нелегальными абортами, платить стали еще лучше, и я практически переключился на них. Опасности, по большому счету, и не было. Во-первых, я знал, что делаю, во-вторых, при необходимости мог откупиться. Когда получаешь такие большие гонорары, нет нужды набирать большое число больных, появляется много свободного времени, которое ты можешь потратить на удовольствия. Благо деньги для этого есть. Но, выбрав для себя такую карьеру, я и представить себе не мог, что столкнусь со столь интересным, зачаровывающим, увлекательным медицинским феноменом, как семья Поллард.
Джулия удержалась, не поднялась с дивана, чтобы подойти к старику и как следует врезать ему. Не из уважения к его возрасту, нет. Хотелось дослушать историю до конца, чтобы не упустить что-то важное.
— Но рождение первого ребенка Розель не оправдало моих ожиданий. Опровергая теорию вероятностей, она родила здоровенького и, по всем признакам, нормального мальчика. Случилось это в 1960 году, ребенка назвали Френк.
Сидя в кресле, Френк что-то пробормотал, оставаясь все в том же полукоматозном состоянии.
* * *
По-прежнему слушая дока Фогерти ушами Чернушки, Виолет села, перекинула ноги через край кровати, распугав некоторых кошек и вызвав недовольный шепот Вербины, которой не хватало только ментального контакта с сестрой. Ей требовался и постоянный физический контакт. Кошки сгрудились у ее ног. Поскольку на мир Виолет смотрела не только своими глазами, но и кошачьими, темнота не слепила ее. Она поднялась с кровати и направилась к открытой двери в темный коридор.
Потом вспомнила, что она голая, и вернулась за трусиками и футболкой.
Она не боялась осуждения Конфетки или самого Конфетки. Собственно, она бы только приветствовала проявление насилия с его стороны, потому что ей нравились игры, в которых участвовали охотник и дичь, ястреб и мышь, брат и сестра. Конфетка был единственным диким зверем, в разум которого она не могла проникнуть, поскольку при всей своей дикости он оставался человеком, а ей открывался только разум зверей. Однако если бы он порвал ей горпо, то ее кровь попала бы в него. То есть только таким способом она могла стать частью своего брата. Соответственно, и он мог оказаться в ней только одним путем: укусить ее, вгрызться в нее. Иначе не выходило.
В любую другую ночь она бы позвала его и позволила увидеть себя голой в надежде, что ее бесстыдство подвигнет его на насилие. Но сейчас она не могла идти на поводу своего самого заветного желания, потому что Френк был рядом и все еще не понес наказание за убийство их бедной киски Саманты.
Одевшись, Виолет вернулась в коридор, зашагала по нему в темноте, поддерживая постоянный контакт с Чернушкой, Зитой и всем звериным миром, остановилась перед дверью в спальню их матери, куда после ее смерти вселился Конфетка. Тонкая полоска света пробивалась между дверью и порогом.
— Конфетка, — позвала она. — Конфетка, ты здесь?
* * *
Напоминая о войнах прошлого или свидетельствуя о начале последней войны в истории человечества, слепящая вспышка молнии разорвала ночь, и тут же оглушающий раскат грома едва не разорвал барабанные перепонки. Окна в библиотеке задребезжали. Прошло уже почти полтора часа с того момента, как Бобби и Джулия уехали из мотеля. Несмотря на молнии и зарницы, дождь еще не начался. Однако ветер усиливался, предупреждая, что ждать осталось недолго. Гроза стала бы идеальным фоном для истории Фогерти.
— Френк меня разочаровал. — Из просторного ящика в тумбе стола доктор достал вторую бутылку бурбона, наполнил стакан. — Ничего интересного. Нормальный ребенок. Но двумя годами позже Розель вновь забеременела!
И на этот раз ожидания, которые я связывал с Френком, полностью оправдались. Вновь родился мальчик, и она назвала его Джеймс. Ее второе непорочное зачатие ничуть не отличалось от первого, и она не видела ничего особенного в отклонениях от нормы. Тот факт, что он родился таким же необычным, как и она, по ее словам, свидетельствовал о том, что Бог любит его и привел в этот мир не для того, чтобы он замарал себя грязью секса. Вот тут я понял, что она — сумасшедшая.
Бобби знал, что должен оставаться трезвым, прекрасно понимал, какой опасностью грозит бурбон после бессонной ночи. Но чувствовал, что спиртное перегорает очень быстро, не накапливаясь в организме, во всяком случае, в тот момент. Поэтому сделал еще глоток, прежде чем спросить:
— Вы хотите сказать, что этот мускулистый здоровяк тоже гермафродит?
— О, нет, — ответил Фогерти. — Хуже.
* * *
Конфетка открыл дверь.
— Чего ты хочешь?
— Он здесь, в городе, прямо сейчас, — ответила она.
Его глаза широко раскрылись.
— Френк?
— Да.
* * *
— Хуже, — тупо повторил Бобби.
Он поднялся с дивана, чтобы поставить на стол стакан, еще на три четверти полный. Внезапно решил, что бурбон не может служить эффективным транквилизатором.
— Джеймс, или Конфетка, если вам угодно, родился с четырьмя яичками, но без мужского полового органа. При рождении яички у мальчиков надежно укрыты в брюшной полости. Спускаются они позже, во время младенческой мастурбации. Но яички Конфетки не спустились, да и не могли спуститься, потому что мошонка отсутствовала. А кроме того, отросток кости, которого нет у нормальных мужчин, препятствовал их движению вниз. Так что яички остались в брюшной полости. Но, полагаю, функционировали они нормально, вырабатывали большое количество тестостерона, который способствовал наращиванию мускулатуры и частично объясняет огромные габариты Конфетки.
