руках.
О том, как придерживают дверь, чтобы следующему человеку было проще пройти.
О том, как с улицы домой берут ничейного щенка, и он становится свой.
О том, как старик сажает яблоню в саду, зная, что не успеет попробовать с неё плодов.
О той любви, что течёт, но не иссякает, как свет; о той любви, что исцеляет раны; о той, что дарует покой, без которой страсть – лишь похоть, а узы – лишь обязательство.
…о той любви, которая доброта.
Арфа вывела высокую ноту, пытаясь вклиниться, перебить, исказить мелодию – а потом вдруг с отчётливым и звонким звуком лопнула струна.
И песня захлебнулась; сияние арфы померкло, и с глухим стуком она упала на камни.
Сирил неторопливо убрал скрипку в заплечный мешок, перевесил его на грудь, обнял покрепче – и по-простому съехал с осыпавшегося склона на заднице. Встал, отряхнулся пижонистым жестом и неспеша приблизился, на ходу откидывая с лица отросшие пряди волос.
– Ну как? – деловито осведомился он. И улыбнулся криво: – Признайте, что я хорош.
Ширла стояла на месте секунды три – а потом завизжала и бросилась ему на шею. Обняла крепко-крепко – кажется, хрустнули кости, а потом Джека, и снова Сирила, и их обоих одновременно, приговаривая:
– Хорош, хорош, засранец, оба вы молодцы, мои мальчики, мои герои… и я тоже герой, и мы все.
– Ты – самая главная героиня, – прошептал Сирил, обнимая её в ответ и прижимаясь исцарапанной щекой – к виску. – Куда бы мы без тебя… Эй, Джек, – позвал он, глядя поверх плеча Ширлы. И добавил лукаво: – А где моя награда за то, что я всех спас? М-м?
Джек отвёл взгляд, машинально убирая руки в карманы.
– Мог бы колокольчиком воспользоваться, позёр… Хотя ладно, признаю, получилось эффектно, – ухмыльнулся он. И вдруг нащупал в кармане что-то маленькое, круглое… Когда сообразил, что именно, то ухмылка у него сама собой стала ещё шире. – Впрочем, ты правда заслуживаешь награды. Держи конфетку.
И – сунул ему карамель, ту самую, «со вкусом обычной карамели», которую перед всей этой авантюрой отдала ему Грейс.
На удачу.
– Ого. Контрабанда с той стороны? – выгнул бровь Сирил. – Что ж, для начала сойдёт, – и, развернув фантик, сунул конфету в рот.
Только тогда Джек заметил, как у него дрожали руки.
«Мы выжили, – пронеслось в голове. – Выжили. Наверное, чудом».
И, словно откликаясь на его мысли, внезапно раздался громкий треск. По небосводу наметился разлом, углубляясь, углубляясь, трещина достигла земли… и затем словно раскололся невидимый купол.
А когда осколки осыпались окончательно, с шелестом и звоном, то часть каменного леса исчезла.
Показалась широкая, утоптанная тропа.
Путь назад был открыт.
Сложнее всего, пожалуй, было сдвинуться с места.
Да, путь открылся, преграды пали; но опасности никуда не делись. Где-то поблизости по-прежнему шныряла свора призрачных гончих, и хорошо, если одна. Нэны, похожие на уродливые каменные изваяния, безмолвно наблюдали со скал – не то побаивались атаковать сейчас, сразу после яростной и ошеломительной битвы, не то переваривали впечатления от концерта, который устроил Сирил.
Ширла совершенно обессилела; Эшлинг пребывала на грани обморока и бредила, у неё начался жар.
Нужно было уходить, но оставались кое-какие дела.
– Присмотришь за нашими храбрыми леди немного? – спросил Джек тихо. – Я отлучусь буквально на полчаса.
– Вали, – устало разрешил Сирил и достал из сумки арбалет. – Но если свалишь насовсем, клянусь, я тебя под землёй найду.
– И пристрелишь?
– Заставлю слушать «Адажио для струнных» шесть часов подряд.
Джек рассмеялся, но смех быстро перешёл в кашель: бока изрядно болели, словно его хорошенько избили, и на глубоком вдохе в груди начинало колоть… Больше всего хотелось свернуться клубком и проспать дня два, а лучше три, но пока он не мог себе этого позволить.
Оставлять арфу, пусть и побеждённую, повреждённую, казалось неразумным – и опасным. Он нашёл её без труда, точно в том месте, на которое указала Ширла во время разведки: видимо, у фейри и правда было плохо с фантазией. Арфа выглядела жалко. Позолота частично облетела; струны выглядели слегка разлохмаченными, как бумажный шнур, который использовали слишком долго, а одна, лопнувшая, бессильно обвисла. Когда Джек поднял арфу, та жалобно простонала, заскулила, совсем как живое существо; он кое-как, не без труда, снял ещё пару струн – и на всякий случай убрал в карман.
Возвращаться назад пришлось в лисьем облике: хоть инструмент был и сравнительно небольшим, но в человечьей ипостаси тащить его по скалам было непосильно тяжело.
Наведался Джек и в пещеру, которая несколько дней служила им пристанищем и укрытием. Избавился от следов очага, скинув угли в нижнюю часть источника, где вода стекала в подземный ручей; собрал вещи. Кружку Альфреда, ту самую, с трещиной, он оставил в пещере, на большом камне, рядом положил маленький кусочек лепёшки – остатки скудных припасов, и бутон чертополоха, единственный цветок, который попался ему по пути.
Уходил Джек, не оглядываясь; может, потому что боялся разглядеть в сумраке пещеры знакомый силуэт.
Хотя вряд ли на землях Эн Ро Гримм появлялись призраки.
Когда он вернулся к остальным, то уже начало светать. Сирил ни слова не сказал в укор из-за опоздания; Ширла промолчала тоже – но она держалась на одном упрямстве. Из своего плаща она соорудила нечто вроде гамака и помогла Эшлинг туда улечься; Джек, обернувшись лисом, аккуратно подцепил его зубами – и это был единственный выход, потому что сама передвигаться Эшлинг, увы, не могла… То, что осталось от Альфреда, он нёс на спине – замотанное в два плаща, привязанное для надёжности верёвкой. От мысли, что на нём верхом едет труп – не совсем, конечно, но почти – становилось не по себе, но оставить Альфреда здесь было невозможно.
Даже если похоронить.
– Никто не заслуживает того, чтобы остаться в этом месте навсегда, – тихо и упрямо пробормотала Ширла.
…Так они шли несколько часов – Джек с поклажей; Ширла и Сирил – на своих двоих, держась за его хвост, каждый со своей стороны. Пожалуй, далеко бы не ушли, но Жюли выслала им навстречу повозку – и сопровождающих. Они могли разминуться, если бы не шёпоты,
