Френк внезапно выпрямился в кресле, тряхнул головой, словно разгоняя туман, застилающий глаза и мозг.
— Где?.. Почему?.. Это… это… это?..
— О чем ты, Френк? — спросил Бобби.
— Это случилось? — Взгляд Френка начал-таки проясняться. — Это наконец-то случилось?
— Что наконец-то случилось, Френк?
У него сел голос.
— Смерть. Она наконец-то пришла? Да?
* * *
Конфетка, крадучись, добрался до коридора, который вел в библиотеку. Приближаясь к открытой двери, услышал голоса. Один принадлежал Френку, и Конфетка едва сдерживал себя.
Согласно Виолет с Френком что-то произошло. Он так и не взял под полный контроль свои телекинетические способности, вот Конфетка и надеялся, что придет день, когда он успеет схватить и убить брата до того, как тот перенесется в безопасное место. Возможно, этот триумфальный момент наступил.
Возникнув в дверях, Конфетка увидел перед собой спину женщины. Лица увидеть не мог, но не сомневался, что это та самая женщина, сияющий образ которой он почерпнул из разума Томаса.
Френк сидел в кресле в глубине комнаты, и Конфетка заметил, как широко раскрылись его глаза при внезапном появлении брата. Если раньше, по словам Виолет, матереубийца слишком плохо соображал, чтобы телепортироваться в безопасное место, то теперь мозги у него определенно очистились от тумана. Так что он мог исчезнуть из комнаты до того, как Конфетка успел бы коснуться его рукой.
Конфетка собрался послать в библиотеку энергетический заряд, поджечь книги, разбить лампы, с тем чтобы отвлечь и испугать как Дакотов, так и дока Фогерти и без помех броситься на Френка. Теперь ему пришлось менять намеченный план, чтобы не допустить дематериализации брата.
Он вбежал в комнату, схватил женщину, обхватив ее шею правой рукой, закинув голову назад, чтобы она (и мужчины тоже) поняла, что он может в мгновение ока сломать ей шею. Тем не менее она ударила его ногой, каблук прошелся по голени, вонзился в стопу, причинив острую боль. Он понял, что это какой-то прием рукопашного боя, мог сказать, по попыткам женщины вырваться, что ее этому учили, и учили неплохо. Поэтому он еще сильнее загнул ей голову назад и напряг бицепс, отчего у нее перехватило дыхание, давая понять, что сопротивление смерти подобно.
На лице Фогерти отразилась тревога, но из-за стола он так и не поднялся. Зато мужчина не просто вскочил, но и выхватил револьвер. Впрочем, они оба Конфетку не интересовали. Он не отрывал глаз от Френка, который поднялся с кресла и уже собрался перенестись в Пуналуу, в Киото или куда-то еще.
— Не делай этого, Френк, — резко бросил Конфетка. — Не убегай. На этот раз мы решим все вопросы, на этот раз тебе придется заплатить за то, что ты сделал с матерью. Придешь в дом, примешь наказание, назначенное Богом, и умрешь этой ночью. Я возвращаюсь туда с этой сукой. Полагаю, она пыталась тебе помочь, поэтому, возможно, ты не захочешь допустить, чтобы она пострадала из-за тебя.
Мужчина уже собирался совершить что-то безумное. Искал возможности выстрелить в Конфетку, не задев Джулию, мог даже попасть Конфетке в голову, пусть тот и пытался прикрыться женщиной. Так что пришла пора сматываться.
— Приходи в дом. На кухню. Там я покончу с тобой. А потом позволю ей уйти. Клянусь именем матери, позволю ей уйти. Если ты не придешь через пятнадцать минут, я уложу ее на стол и пообедаю, Френк. Хочешь, чтобы я выпил ее кровь после того, как эта сука пыталась тебе помочь, Френк?
Конфетка подумал, что вроде бы услышал звук выстрела, покидая библиотеку Фогерти. В любом случае этот выстрел прогремел слишком поздно. Он материализовался на кухне дома на Пасифик-Хилл-роуд, его рука по-прежнему обжимала шею Джулии Дакоты.
Более не боясь прикоснуться к Френку, Бобби схватил его за пиджак и толкнул назад, прижав к широким полосам жалюзи одного из окон библиотеки.
— Ты его слышал, Френк. Не убегай. На этот раз не убегай, или я прицеплюсь к тебе и не отстану, куда бы ты ни затащил меня. И, клянусь Богом, ты предпочтешь, чтобы тебя убил Конфетка, а не я.
Он вновь бросил Френка на жалюзи, а за его спиной раздался довольный смех Лоренса Фогерти.
Видя ужас и замешательство в глазах клиента, Бобби понял, что угрозы не принесут желаемого эффекта. Более того, угрозы могли привести к тому, что Френк обратится в бегство, даже если он и хотел помочь Джулии. Хуже того, прибегая к насилию, он унижал Френка, превращая его из человека, личности, в дичь, мясо, тем самым следуя жизненным принципам, которые отстаивал этот старый продажный доктор, а вот этого Бобби принять не мог, как не мог смириться с потерей Джулии.
Он отпустил Френка.
— Извини. Пожалуйста, извини, у меня поехала крыша.
Он всмотрелся в глаза Френка, пытаясь понять, достаточно ли разума осталось в поврежденном мозгу, чтобы они поняли друг друга. Увидел страх, отчаянный страх, и одиночество, едва не заставившее его заплакать. А еще потерянность, которая иной раз проскальзывала в глазах Томаса, когда они увозили его из интерната «Сиело Виста» на какую-нибудь экскурсию. «В мир» — так он это называл.
Понимая, что две минуты из отпущенных Конфеткой пятнадцати уже истекли, стараясь тем не менее сохранить спокойствие, Бобби взял Френка за правую руку, повернул ее ладонью вверх, заставил себя прикоснуться к таракану, который теперь стал неотъемлемой частью человеческой плоти. Хитиновый панцирь сохранил жесткость, Бобби это почувствовал, проведя по нему подушечкой указательного пальца.
— Тебе больно, Френк? — спросил он. — Этот таракан, смешавшийся с клетками твоего тела, он причиняет тебе боль?
Френк какое-то время смотрел на него. Потом покачал головой. Нет.
Вдохновленный тем, что у них наметился диалог, Бобби осторожно провел пальцами по правому виску Френка, ощупывая драгоценные камни, выступающие из кожи, как надувшиеся гноем фурункулы.
— Здесь не болит, Френк? Ты не чувствуешь боли?
— Нет, — ответил Френк, и сердце Бобби возбужденно забилось. Наконец-то он услышал внятный ответ.
Бобби достал из кармана сложенную бумажную салфетку, вытер слюну, которая блестела на подбородке Френка.
Тот моргнул, его взгляд начал фокусироваться.
Из-за спины послышался голос Фогерти: «Осталось двенадцать минут». Должно быть, старик по-прежнему сидел за столом, возможно, со стаканом бурбона в руке.
Бобби проигнорировал старика-врача. Заговорил, не отрывая взгляда от глаз клиента, не убирая руку с его виска:
— Для тебя это была трудная жизнь, не так ли? Ты же был нормальным, самым нормальным из всех, ребенком мог ходить в школу, не так ли, в отличие от брата и сестер. И тебе потребовалось много времени, чтобы осознать, что твоя мечта не осуществится, ты не сможешь стать таким же, как все, потому что, каким бы нормальным ты ни казался в сравнении с братом, сестрами, матерью, ты все равно вышел из этого дома, из этой клоаки, благодаря чему навечно останешься изгоем. Другие люди, возможно, не увидят пятна на твоем сердце, не узнают твоих страшных воспоминаний, но сам ты все видишь, ты все помнишь и чувствуешь, что недостоин этого мира из-за своей кошмарной семьи. И при этом ты был изгоем и дома, слишком нормальным, чтобы найти там свое место, чтобы «встроиться» в этот кошмар. Поэтому всю свою жизнь ты был один-одинешенек.
