Надев очки, тот начал:
«Петро усердно следит и караулит Риту. Он теперь убежден, что она часы своего вампирического сна проводит в своем гробу в капелле. Недаром она так заботливо его оберегает.
Сегодня ночью мы идем, чтобы окончательно в этом убедиться.
Вчера во время заката солнца, то есть во время, когда, по мнению Петро, вампиры должны лежать в могилах и Рита не могла следить за нами, что она, в свою очередь, делает, мы отправились на хоры, в капеллу.
Было тихо.
Последние лучи солнца освещали мрачное убранство стен, засохшие розы на полу и катафалк.
Петро поставил нам два стула и очертил мелом на полу круг, что-то шепча, и там, где сходились линии круга, нарисовал пентаграмму.
Прошло полчаса. Все тихо. Солнце закатилось. Наступил полумрак.
Неясно внизу чернел гроб, подсвечники, окутанные черным флером, аналой… Становилось жутко.
Петро по временам клал мне руку на колено, точно желая успокоить.
Темно, я закрыл глаза.
Открываю, капелла залита лунным светом, но при нем все принимают фантастические образы. Даже кажется, что розы ожили и благоухают…
Петро опять нажимает мне на колено, приглашая быть внимательным.
И что же — дверь из капеллы в склеп, за минуту перед тем закрытая — это я ясно видел, — открывается настежь, и в ней фигура. Это высокий, седой старик, в черном бархатном одеянии, на груди дорогая золотая цепь. Нет сомнений, это старый граф Дракула.
Если б вместо черного фона открытой двери была золотая рама, я поклялся бы, что портрет, сосланный когда-то моим отцом в лесной дом, перенесен в капеллу.
Старик, не торопясь, подходит к гробу. Крышка скользит: в гробу, в голубом платье, с розами на груди лежит Рита.
Она открывает глаза, счастливая улыбка озаряет ее лицо.
— Пора, милый, — и она протягивает руки старику. — Ты мой учитель, ты сделал меня могучей и сильной, я люблю тебя.
Рита приподнялась и села. Еще минута, и она уже стоит на ногах.
— Зачем только ты хочешь, чтоб я жила с ними днем? Мне лучше с тобою в темном склепе. Они мне противны, мне тяжело с ними. Вот и сейчас я чувствую их присутствие. — И она начала беспокойно оглядываться.
— Полно, они не смеют сюда явиться!
Мы сидели затаив дыхание.
— А если они здесь? — И Рита подняла голову по направлению к хорам.
В ту же минуту я заметил в руках Петро маленький ковчежец со святыми облатками.
— Уйдем отсюда, уйдем, — сказала Рита, и они обнялись, легко отделились от пола и понеслись в луче месяца к окну. На минуту они заслонили свет, а затем вновь стало светло.
И мы ясно увидели плотно закрытый гроб и крепко запертую дверь.
Все виденное казалось сном.
— Будем ждать, — сказал Петро, — летняя ночь коротка. Они скоро вернутся.
Сколько времени прошло — не знаю. Я устал, спина ныла, ноги одеревенели, голова была тяжелая.
В воздухе стоял ясный запах тления, как будто рядом был разлагающийся труп.
Скоро взойдет солнце. Риты нет. На окне сидит большая черная кошка. Я хочу уже встать, но кошка прыгает в капеллу, и это не кошка, а Рита.
Усталой походкой идет она к гробу, глаза сияют алым наслаждением, на губах кровавая пена. Минута, и она исчезла.
— Теперь скорее вон отсюда, — говорит Петро и берет меня за руку.
— Да-да, вон, — шепчу я, — и пора.
Едва дотащился до своей постели и упал, как убитый.
7-го
Что мы пережили сегодня! Ну и ночь! Она еще страшнее той, когда в первый раз встала Рита. Но по порядку.
После бессонной ночи, проведенной в капелле, а главное, от разных дум и пережитого горя я свалился на постель и заснул тяжело, без грез, без видений.
Вдруг кто-то сердито меня толкает, открываю глаза: передо мной стоит Рита. Лицо ее перекошено злобой, острые ногти впиваются в мою руку.
— Вставай, что же это за безобразие, твои два дурака залезли в мою капеллу и не хотят оттуда уходить. Прогони их сейчас же! И прикажи снять решетки и глупые цветы, — кричит Рита.
— Какие цветы, какие решетки, я ничего не знаю, — говорю я.
— Я так и знала, что ты ничего не знаешь! Идем! — и она тащит меня в капеллу.
Оказывается, сумасшедший ездил в город затем, чтобы заказать на окна капеллы решетки из омелы, и теперь они с Петро укрепили их на место и всюду развесили гирлянды цветов. Тяжелый запах сразу открыл мне, что эти белые цветочки не что иное, как чеснок.
— Прикажи убрать, прикажи убрать! — кричала Рита. Я взглянул на Петро.
— Хорошо, Рита, я распоряжусь, и завтра все уберут.
— Нет, сегодня же, сейчас! — настаивала Рита.
— Сегодня поздно, скоро закат солнца, а вечером никто из слуг не станет работать там, где стоит гроб, хотя бы и пустой, — сказал я самым равнодушным образом, — вот тебе ключ от входной двери капеллы, завтра, когда ты пожелаешь, тогда и очистят здесь. Я прикажу.
Рита взяла ключ и еще колебалась. Петро в это время проговорил, ни к кому не обращаясь:
— Надо прочесть „Аве Мария“, солнце закатывается.
— Уходите прочь, я замкну дверь, — сказала Рита.
Мы вышли. Оба старика довольно улыбались и подталкивали друг друга.
— Ну, Карло, теперь за дело, пока ты спал, мы с Петро все приготовили, — сказал сумасшедший, и он сказал это спокойно и решительно. Голос был такой ясный.
Я невольно взглянул на него. Глаза светлые, разумные.
— Да, милый Карло, я поправился. Я теперь знаю, что я не один и что Петро поможет мне. Да и ты сам видишь теперь, что я говорил правду и только от горя и бессилия у меня кружилась голова и я, правда временами, сходил с ума. Сегодня же, когда я увидел Петро, мне сразу стало легче, а когда он мне все рассказал, то с меня точно гора свалилась! Вот помогу вам, кончим здесь все, и я пойду в тот монастырь, где был Петро. Хорошо там, он говорит!
— Дело, дело говори, пора уже, — перебил его Петро.
— Да, мы решили на всякий случай заделать окна решетками из омелы — через нее нечистая сила не проходит, — а двери, кроме наружной, замкнули и залили свинцом, смешанным со святой облаткой, так что ходу им, кроме двери, нет.
Два осиновых кола и большой молоток мы приготовили… так через четверть часа и пойдем.
Я буду держать кол, Петро ковчежец, и ты, Карло, должен вбить кол. Не бойся, я направлю его прямо в сердце, я ведь все же доктор. Покончим с женщиной, спустимся в склеп. Хорошо?
Я согласился.
Мы прошли в замок. Он был пуст. Слуги, видимо, нарочно были отпущены.
Старики принялись молиться, а я сел на окно и смотрел на закат солнца.
