— Вы нашли Энн Лит, — сказал я.
— Это мертвая женщина, — ответил один из надзирателей. — Мы не знаем ее имени.
Мне не нужно было поднимать ткань. Вокруг нас собрались прихожане, среди них был и Роб Паттерсон.
— Расскажите мне, который должен был стать ее мужем, как вы нашли ее, — попросил я.
Один из надзирателей ответил.
— Недалеко отсюда, на лужайке, у живой изгороди, мы только что видели молодого хирурга Роба Паттерсона, лежащего на траве, и записали его имя в нашу книгу, а потом подошли к нему, чтобы узнать причину его отсутствия в церкви. Но он, не ответив нам, поднялся с земли и воскликнул: «Я — несчастный человек! Взгляните сюда!..» С этими словами он сделал несколько шагов по тропинке, ведущей к реке, и исчез, а мы, спустившись к воде, нашли мертвую женщину, чье тело лежало в корнях ив…
— И, — добавил другой надзиратель, — в ее одежде запутался нож хирурга.
— Что ж, — сказал первый надзиратель, — возможно, доктор Паттерсон сможет объяснить, — поскольку я вижу его здесь, — каким образом ему удалось добраться сюда раньше нас.
Все посмотрели на хирурга, но скорее с удивлением, чем обвиняя.
Тот с уверенным видом ответил:
— Все видели, что я все утро провел в церкви, и особенно — Энеас Бреттон, сидевший позади меня и, смею поклясться, не сводивший с меня глаз во время всей службы.
— Да, ваше тело находилось передо мной, — ответил я.
Услышав это, он рассмеялся и, растолкав толпу, ушел.
Нетрудно догадаться, какой поднялся переполох; выдвигалась версия, что Энн Лит держали пленницей в одинокой хижине у реки, а затем, в припадке ярости или страха, ее тюремщик убил ее и бросил в реку.
Я в это не верил. Я знал, что ее убил Роб Паттерсон.
Его арестовали и судили.
Но он доказал, несмотря на разнообразные вопросы, что находился в церкви с самого начала службы и до ее конца; его алиби было безупречным. Тем не менее, оба надзирателя также не сомневались, что видели его на лужайке, лежащим на траве, и в его признании; он был хорошо им известен, и они показали его имя, записанное в книге.
Он был оправдан людским судом, но высший суд его осудил.
Вскоре после этого он умер от собственной руки, которую Господь вооружил и обратил против него.
Тайна так и осталась неразгаданной, но я знаю, что это я вызвал душу Роба Паттерсона из его тела, чтобы она призналась в своем преступлении, и моя возлюбленная могла быть погребена достойным образом.
Таков был рассказ Энеаса Бреттона, старого человека, поведанный мне на террасе, когда он сидел напротив портрета Энн Лит.
— Думайте, что хотите, — заключил он. — Вам скажут, что виной всему испытанное мною потрясение, или даже что я всегда был сумасшедшим. Они скажут вам, что я вижу Энн Лит в своих фантазиях, и выдумываю, когда говорю о своем счастье с ней в течение пятидесяти лет.
Он слабо улыбнулся; казалось, его лицо светится изнутри, сильнее, чем осеннее солнце.
— Вы можете сами найти объяснение того, что надзиратели видели на лужайке, сэр.
Неожиданно он слегка приподнялся на стуле и заглянул мне поверх плеча.
— А вот это, — торжествующе спросил он голосом молодого человека, — что это, по-вашему, приближается к нам сейчас?
Я поднялся и оглянулся.
В сумерках я увидел темно-зеленое шелковое платье, женскую фигуру и белую руку, манящую к себе.
Мне захотелось убежать, но счастливый вздох сидевшего передо мной старика был похож на упрек в трусости. Я смотрел на него, и его фигура казалась мне окутанной теплым светом, и когда призрак женщины скрылся в этом сиянии, превосходящем сияние угасающего солнца, я услышал радостный крик и последний вздох. Я не ответил тогда на его вопрос; я не стану делать этого и сейчас.
ЕПИСКОП АДА
The Bishop of Hell (1925)
«Принц тьмы — джентльмен!» «Король Лир»
Англия, 1790. Это самая ужасная история, которую я знаю; я чувствую себя вынужденным записать ее, поскольку она не отпускает меня, молясь, как я это делаю сейчас, милостивому Господу, чтобы он простил мое незначительное участие в ней.
Господи, помилуй нас всех!
В надежде, хотя и тщетной, что, когда я напишу эту историю, она перестанет преследовать меня, я начинаю.
Это случилось двадцать лет назад, и с тех пор ни днем, ни ночью мне нет покоя от мыслей об этой истории; я слышу, как громко бьют адские барабаны, но в этом звуке есть своя ужасная красота.
Господи, помилуй нас всех!
* * *
Гектор Грейтрикс был моим другом, но сказать «друг», — значит осквернить это благородное слово; скорее он был моим советником, товарищем, опорой в нечестии.
Он пользовался отвратительной репутацией даже среди окружавшей его толпы распутников, следовавшей за ним и льстившей ему; он зашел так далеко, что многие страшились его; его нечестие, дерзость пугали даже тех, кто закостенел во всевозможных грехах.
Но самым ужасным было то, что он имел сан священника.
Младший сын младшего сына, отец избрал для него стезю священника в надежде скорого его преуспеяния, ибо Грейтриксы занимали высокое положение, а главой семьи был знаменитый граф Калверс; однако скандальная жизнь юного Гектора была такова, что даже в те дни он был лишен сана. Его товарищи в клубах и игорных притонах с горькой насмешкой называли его епископом ада.
Я пишу о 1770 году, когда началась эта история.
Гектор Грейтрикс был тогда, что называется, на пике своей славы. Нельзя было отказать ему в некотором великолепии; он был в этом выше на голову своих товарищей, впрочем, он превосходил их и своим умом; его остроумие, изобретательность, дерзость, — не имели границ, но все эти качества были обращены во зло. В то время ему было около тридцати лет, он был великолепно сложен, грациозен, силен; с рыжими волосами, с чертами лица, еще не несшими печать распутства, в изысканной одежде и с манерами безукоризненными и обаятельными. Но среди его знакомых не было ни одного достойного мужчины, ни одной уважаемой женщины, все его товарищи предавались греху, не исключая меня.
Впрочем, одно исключение все-таки было. Полковник Балкли, его кузен по женской линии, оказывавший ему помощь своим положением и деньгами. Не знаю, почему; ибо Уильям Балкли был самым строгим, честным и пунктуальным человеком, обладал значительным состоянием, высоким положением и сделал выдающуюся карьеру.
Сейчас я думаю, впрочем, как и тогда, что полковник Балкли совершенно не понимал, кем был на самом деле Гектор Грейтрикс и к какому кругу принадлежал. Злодей мог выглядеть совершенно искренним, и его кузен, считая его несчастным и достойным порицания, ни в коем случае не считал при этом подлым и бесчестным.
Короче говоря, полковник Балкли выполнял роль посредника между Грейтриксом и главой семьи, лордом Калверсом, который, сам не будучи аскетом, не питал неприязненных чувств к своему обаятельному племяннику; но его светлость, страдавший подагрой, редко покидал Грейтрикс Парк и мало общался с лондонским обществом, а потому совершенно не был осведомлен о репутации Гектора.
Я, будучи одним из самых доверенных друзей Грейтрикса, по правде сказать, более юным и необузданным, чем порочным, был избран им в качестве сопровождающего, чтобы отправиться в Грейтрикс Парк, когда старый граф попросил племянника составить ему компанию, и поэтому мог наблюдать воочию, как этот очаровательный плут морочил головы двум своим родственникам.
Результатом этой комедии стала щедрая субсидия от графа, дополненная несколькими сотнями из состояния полковника Балкли.
Грейтрикс должен был изучать право и жить в комнатах, соответствовавших его положению; у него не было ни малейшего шанса получить титул графа, наследник которого, скучный и болезненный юноша, недавно женился на цветущей молодой женщине крепкого телосложения, подарившей ему двух мальчиков. Итак, Грейтрикс, благодаря полковнику Балкли, получил больше, чем мог рассчитывать. И казался более взволнованным, чем я мог ожидать.
