перестал признавать он. И отныне хотел он только одного – мучить и убивать. Много душ он загубил, и ещё больше бы загубил, да Федот его остановил. Мы тогда помогли Федоту, дали ему амулет – вот эту заговорённую булавку. Выманил он про̀клятого Фаиссия из парня и навеки запечатал его в смоле. А выбран Федот был неспроста. Он был последним, оставшимся в живых, пра-пра-правнуком Саин-Булата, прямого потомка Чингисхана и Анастасии Мстиславской, в жилах которой текла кровь Ивана III и Софьи Палеолог. Славный род сей был искоренен во время бесконечных дворцовых переворотов при Иване Грозном. Только одного младенца удалось спасти кормилице, ценою своей жизни, вынести из дворца и спрятать в крестьянской семье от опричников. А помог ей в этом подарок старой татарки-колдуньи, оберег сильнейший, который надет был на младенце. В новой семье воспитали мальчишку, как своего родного, вырастили, никогда не раскрывая его настоящую историю. Он вёл крестьянскую жизнь со всеми её тяготами и заботами, а потом так же и дети его, и внуки. Только от меня Федот и узнал трагическую историю своей родной семьи. Пришёл твой черед исполнить свой долг.
* * *
Я продолжала описывать наши события, стараясь вспоминать точное время, чтобы было похоже на официальный документ. И, понемногу, так увлеклась, что не заметила, как прошло три часа. Спохватилась я только тогда, когда услышала шум подъезжающей машины. Из неё вылезли улыбающиеся Илья с Дениской. По их лицам я поняла, что съездили они не зря. Но, оказалось, что светятся они больше оттого, что Фрида Анатольевна накормила их окрошкой, свиной рулькой, ватрушками и с собой ещё дала пакет ватрушек и трёхлитровый бидон с квасом. Очень кстати, так как об обеде я, честно говоря, даже не вспомнила и ничего не приготовила. Они оба, довольные, растянулись прямо на траве. Я налила себе квасу, взяла ватрушку и спросила:
–Узнали что-нибудь полезное?
Илья лениво ответил:
–Да так, немного. Фрида Анатольевна, когда я ей показал заговор, достала из-за икон штук пять таких же бумажек, написанных таким же почерком, только тексты на них разные, и бумажки уже все постарее выглядят. «Это, говорит, от головной боли, это, если корова заболеет, это, если мужик загуляет», ну и так далее. Спрашиваю, откуда они. Она мне – так раньше знахарка жила у нас в деревне, к ней придешь с какой бедой, расскажешь, а она «приходи завтра», а назавтра такую бумажку сунет и скажет, что делать. Всем помогала, без отказа. Я посмотрел её заговоры – стиль вроде один. Дал ей наш почитать, она его дочитала до конца, и говорит «знаю я эти слова и кому они предназначались». Я ей – деду Помошко, мы этот заговор в его доме нашли, а она: «Нет, говорит, отцу нынешнего лесника Ивана, Василию Юрьину». Вот так поворот. Я говорю: «Не может быть!», а она: « Точно тебе говорю. Давно это было, меня мамка к знахарке привела ногу лечить, а та дала мамке листок свернутый, говорит: «Пусть твой мужик, когда в лес поедет, передаст Василию Юрьеву, беда, говорит, за ним ходит по пятам. Листок у нас неделю дома провалялся, пока батя его взял с собой в лес и передал Василию. Я за это время заговор этот наизусть выучила»
Я засомневалась:
–Так может знахарка не только леснику, но и деду Помошко такой-же заговор написала?
–Я ей тоже так сказал, на что Фрида Анатольевна ответила так: «Видишь на обратной стороне красный цветок? Я его нарисовала, за что от мамки нагоняй получила»
–А по карте что?
–Мы даже побывали в двух первых пунктах.
Дениска перебил:
–Ещё Баба Фрида нам рассказала, что, когда за дедом Помошкой соседка ухаживала, она один раз так напугалась, что потом одна не ходила, а подружку Марию с собой брала. Он тогда уже не мог на печку ползать и лежал на кровати, так вот, как-то вечером, приходит соседка к нему, молоко да хлеб ему принесла. Он еле с кровати поднялся и во двор пошёл, а она решила постельное ему поменять, открыла шкаф, чтоб чистое достать, а там, из темноты два глаза горящих на неё смотрят и злоба от них такая, что она похолодела. Она двери захлопнула и из дома в испуге выскочила с криками. А навстречу дед, она чуть не ревёт, а он на неё накинулся: " Дура, не придумывай, померещилось". Зашли они оба снова в дом, он – к шкафу, открывает его, а там, на полках только тряпки и никого нет.
Илья напомнил Дениске:
–Хватит лежать, иди, лесничему звони.
Дениска набрал с собой ватрушек и направился к броду.
Илья продолжал:
–По карте. «Одина» – это селенье небольшое было в полукилометре от Лепихино, как раз четыре домика, но от них уже ничего не осталось. Мы с Дениской туда сходили, посмотрели, ровное место только. В начале тридцатых годов, приехали в Лепихино беженцы из Новгородской области, со своим скарбом, на нескольких телегах. Четыре семьи с кучей ребятишек. Народ у нас добрый и всегда готов помочь, поэтому приняли как своих, не спрашивали, какая беда согнала с родных мест. Мало ли что там произошло, времена-то не спокойные были. Выделили им деляну, помогли с лесом для стройки, помогли и со строительством. Кто им табуретку принесет, кто бочку, кто молоко да яйца, осенью цыплят дали на развод. Удивились, конечно, что они захотели отстроиться особняком от деревни, ну да мало ли, может место понравилось! Название прилепилось – Одина̀. А как построились, то сразу свадьбу сыграли, так сказать, породнились с коренным населением. Дочку свою их старшой выдал за местного парнишку. Да только со временем, местные поняли, что не очень – то новые односельчане с ними горят желанием общаться. Уж очень неразговорчивыми и неприветливыми были, лишний раз не остановятся, не поговорят, в глаза не взглянут. Вроде народ-то работящий, с утра до вечера, с весны до осени, всё на огородах, но всё одни да одни. Ни на помощь позвать, ни самим помочь. А то, глядь, с утра пораньше, все, как один, в лес идут. И всё молча, без шуток, без смеха. Местные то бабы, если куда собрались толпой, так их за версту слыхать. А эти всё молчком да молчком. А вскоре скот у местных начал пропадать. Раньше такого не было отродясь, да и зверьё дикое близко к домам не подходило. Только если зимой повоют волки, и то, мужики стрельнут в воздух –
