— Да кто идет-то? — не выдержал наконец Харт. — И откуда? Ни черта не вижу.
— Уже близко, — прошептал Эш. — Совсем близко. Почти здесь.
Внезапно резко упала температура, будто кто-то распахнул дверь на холодный двор, и в комнату явился Джек Фетч. Все чуть расслабились и облегченно выдохнули. Остановившись, Джек безмолвно замер перед ними, скалясь черным разрезом улыбки.
— Очень вовремя, — проворчала Рия, шагнув в сторону и уступая ему дорогу, так как Джек двинулся вперед.
Но что-то в том, как двигался он, как держал себя, вдруг встревожило Харта. Потянувшись, он ухватил пугало за руку — его пальцы без труда сомкнулись вокруг укрытой рукавом палки. Джек яростно отбросил Харта, даже не оглянувшись, и его укрытые черными перчатками руки потянулись к лежавшему на кровати младенцу.
— Не давайте ему ребенка! — закричал Харт. — Здесь что-то не так!
Рия успела схватить малыша и попятилась от кровати. Джек Фетч повернулся и направился к ней. Эш встал между Рией и пугалом и, как щит, швырнул свою смерть перед собой. Все остальные, страшно побледнев, отступили, но пугало даже не замедлило шага. Он никогда не был рожден, и поэтому страх смерти был ему неведом.
Рия продолжала пятиться, прижимая ребенка к груди и закрывая его руками. Эш схватил руки пугала со всей своей неестественной силой. Какое-то мгновение они стояли лицом к лицу, и пришедший из мертвых человек боролся с тем, кто не жил никогда, а затем Фетч отшвырнул Эша в сторону. Моррисон вызвал из ниоткуда свою гитару и затянул песню, но голос его звучал неуверенно, да и пугало, судя по всему, не воспринимало музыку.
Вперед выпрыгнула Мэд и нанесла удар Джеку мечом: казалось, ее руку направлял сам клинок. Эскалибуром владели многие великие мастера меча, и клинок помнил мастерство прежних хозяев. Он пробил рубаху Фетча на груди, вышел из спины и на мгновение остановил пугало.
Джек опустил голову, ухватился руками в перчатках за меч и дюйм за дюймом вытянул его из своего тела, несмотря на все усилия препятствовавшей ему Мэд.
Отступив на шаг, она дернула меч на себя и вырвала его из рук Фетча, располосовав его перчатки. Фетч потянулся, чтобы вновь схватиться за клинок, и Мэд, широко размахнувшись, нанесла жестокий удар: клинок легко прошел сквозь переплетение веток, составлявших грудь пугала. Рука в перчатке упала на пол — пальцы затряслись и заскребли пол, напоминая лапы огромного кожистого паука.
Мэд пнула ее — рука отскочила в сторону, уклонившись от ее ноги, и, подлетев, вновь приросла к плечу пугала. Мэд удивленно моргнула и стала наносить удары один за другим. Опилки летели из разодранной на груди рубахи, и тем не менее Джек продолжал наступать, а Мэд была вынуждена пятиться шаг за шагом. Рия оставалась за ее спиной, и малышу, наверное, было больно — с такой силой Рия прижимала его к себе, — но он не проронил ни звука.
Руки Мэд стали уставать от тяжелого клинка. Какие бы раны она ни наносила Джеку — ему было нипочем: когда все было кончено, он представлял собой лишь кучу обломков веток, щепок и старого тряпья, увенчанную головой-репой. И даже когда Мэд буквально перемолола его в ничто, волшебство, когда-то сотворившее Джека Фетча, вновь собрало его в прежнее пугало.
В конце концов то ли меч стал уже вовсе неподъемным, то ли сама Мэд устала: сделав еще один широкий взмах, она промахнулась и совсем не задела Джека. Фетч схватил Мэд за руку в тот момент, когда она потеряла равновесие, и швырнул ее на пол. Девушка больно ударилась локтем, и пальцы выпустили рукоять меча. Джек Фетч склонился над Мэд, и руки в черных перчатках потянулись к ее горлу.
— Нет, — скомандовал Харт. — Хватит!
Джек чуть помедлил, а затем повернул ухмыляющуюся голову-тыкву к Харту. Напряжение внутри Фетча было почти осязаемым, когда он боролся между той силой, что управляла им, и той, что звучала во властном оклике Харта. Напряжение росло, почти физически обозначив свое присутствие в комнате, и затем пугало отвернулось, перешагнуло через Мэд и потянулось к ребенку на руках Рии. Тогда Харт черпнул в себе дедову силу и выпустил ее.
Не перестававшая в нем бурлить, сила эта была уже очень близка к тому, чтобы выплеснуться, и сейчас, с ведома нового хозяина, рванулась на волю, как спущенный с цепи зверь. Мощь ее волной прошла через Харта, необузданно дикая, страшная и могучая. Как бичом, Харт хлестнул ею пугало, и Джек взорвался.
Все закричали — в них больно попало ошметками пугала. Мелкие щепочки и обрывки материи оседали на пол, как хлопья серого снега, и напряжение постепенно стало оставлять Харта. Ему удалось! Угроза миновала. Он наконец позволил силе свободно струиться в теле, и вроде бы не так уж плохо получилось.
Харт улыбнулся всем, готовясь сказать пару скромных комментариев, когда друзья начнут его благодарить, и тут заметил, что они смотрят вовсе не на него. Харт оглянулся: в воздухе, соткавшись из сотен кусочков и клочков, снова собиралось пугало. В считанные секунды Джек Фетч восстановился — вновь целый и невредимый. Голова-тыква насмешливо ухмылялась, и Харт не выдержал. Яростно черпнув из глубин новой силы, он приказал ей выщелочить все живое из пугала. Чары старинного, коварного и искусного колдовства, делавшего Джека Фетча таким, каким он был, в мгновение были сорваны, и все, что делало его уникальным и неповторимым, было высосано из него и направлено к Харту. Джеймс почувствовал, как эти чары пролились в него, будто отличной выдержки бренди, теплый и бодрящий, и только когда пустой негнущийся каркас пугала безжизненно рухнул на пол, Харт осознал, что он сделал.
Никто и никогда добрым словом не поминал Джека Фетча, верного стража и защитника Времени и города, но он прекрасно сражался против крестоносцев, и так же сражался бы и с Бесом, если бы мог. Он заслуживал лучшей кончины.
— Это все? — наконец подала голос Рия. — Я могу позволить сердцу забиться снова, или он опять поднимется?
— Не поднимется, — Харту с трудом удавалось скрыть в голосе горечь. — Уже никогда.
— Первая хорошая новость за день, — вздохнула Рия, опуская ребенка на кровать. — Наконец-то мы можем немного расслабиться.
— Не можем, — сказал Эш. — Опять что-то идет сюда. И опять что-то страшное… Оно очень близко, и это не Джек Фетч.
Теперь уже все почувствовали: что-то невероятно злобное и огромное, слишком огромное, чтобы понять это сразу, приближалось с каждым мгновением, как несущийся по рельсам локомотив. Всем внезапно до жути захотелось бежать сломя голову и прятаться, но бежать было некуда, и они это знали. Как по команде, все стали спиной к кровати, вглядываясь в темень, наполнявшую спальню, но острое и жуткое ощущение беды пришло сразу и отовсюду, и они не знали, куда смотреть. А затем вдруг в комнате оказался он — высокий, поразительный и отталкивающе жуткий, и они отшатнулись от невыносимо омерзительной фигуры, как отшатнулись бы от яркого пламени.
Он явился словно ангел, десяти футов росту с прекрасной, цвета алебастра, кожей и трепещущими крыльями. Единственное, что его портило, — он был слишком широк в кости, и потому истинное тело явившегося выпирало из-под украденного облика, будто бы под гнетом распиравшей его греховности. Лик пришедшего был прекрасен, но необычайно холоден, и над бровями поднимались два утолщения, которые могли бы быть и рогами — как нарождающиеся шипы на розе.
Из всех лишь Эш не попятился, не упал навзничь и не отвернул лица, возможно оттого, что был мертвым и терять ему было гораздо меньше. Но даже Эшу удалось заговорить лишь после нескольких попыток.
— Кто ты? — решительно спросил он. — Что тебе надо?
— Кто я? — спокойно и, казалось, вежливо, переспросил фальшивый ангел. — Вот ведь забывчивый народ! Имен у меня много, а вот суть одна. Хотите — зовите меня Прометеем. Старые шутки всегда остаются самыми смешными. Относительно того, что я здесь делаю: время мое пришло. Круг замкнулся, и на арену выхожу я. И здесь я затем, чтобы снести галереи Инея и Мощей, свергнуть Время и взломать замок на Двери в Вечность. Их время вышло, их должностные обязанности и функции устарели. Отныне мое слово будет законом, а Жизнь и Смерть станут тем, что назначу им я, а вчера и сегодня канут в ужасном и неумолимо безжалостном сейчас. Я разбил врата ада, и обратно меня уже не загнать.
