Энн Райс - Мумия

Он вспомнил слова Маленки: «Они делают великого фараона из моего англичанина. Из моего красавца англичанина. Они положили его в битум; они сделают из него мумию на продажу туристам… Мой красавец англичанин, они запеленают его в полотно, они сделают из него царя».

Он подошел поближе. Несмотря на то что зрелище было отвратительным, мумии почему-то притягивали его. Первая волна тошноты накатила на него, когда он стал рассматривать самую крайнюю – самую высокую и худую. Вторую волну вызвал подошедший к нему толстопузый торговец в полосатой хлопчатобумажной робе. Он сцепил за спиной руки и важно выпятил пузо.

– Могу предложить вам очень выгодную сделку, – сказал торговец. – Этот экземпляр здорово отличается от всех остальных. Видите? Если приглядитесь, то заметите, какие отличные у него кости – это был великий царь. Подойдите! Подойдите поближе. Присмотритесь к нему.

Эллиот неохотно подчинился. Толстые тугие пелены, ветхие, древнее древних – отличная работа. И запах – гнилостный, вонючий запах земли и битума; но под толстым слоем бинтов было отчетливо видно лицо – нос и широкая полоса лба, глубоко посаженные глаза и тонкие губы. Перед ним было лицо Генри Стратфорда – никаких сомнений!

Радостные лучи утреннего солнца проникли в круглый иллюминатор и заиграли веселыми, яркими бликами на белых простынях и на медных пластинах, украшавших спинку кровати.

Они сидели вдвоем, прислонившись к спинке кровати, – разогретые вином и любовью.

Джулия наблюдала за тем, как Рамзес наполняет бокал молочно-белой жидкостью из заветного сосуда. В таинственной жидкости поблескивали крошечные искорки. Он протянул ей бокал.

Она взяла бокал и посмотрела царю в глаза. На мгновение ей снова стало страшно, показалось, что она находится не в этой каюте, а на палубе, в тумане и холоде. Ее ждало море. Она вздрогнула, и теплое солнце растопило лед на ее коже. И она увидела в глазах Рамзеса страх.

Он самый обыкновенный человек, самый обыкновенный мужчина, подумала Джулия. Он не знает, что еще придет ей в голову, он боится за нее. Она улыбнулась.

И молча выпила бокал до дна.

– Говорю вам, это тело царя, – с комической доверительностью склоняясь к нему, сказал торговец. – Я отдам его за бесценок. Потому что вы мне нравитесь. Сразу видно, что вы джентльмен. У вас хороший вкус. Вы спокойно сможете вывезти эту мумию из Египта. Я сам заплачу пошлину… – Поток лжи не прекращался ни на минуту, лилась вдохновенная коммерческая песня, идиотская имитация истины.

Закутанный в марлю Генри! Генри, навеки заключенный в тесные пелены! Тот Генри, которого он ласкал в маленькой комнате в Париже. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.

– Подходите, сэр, не поворачивайтесь спиной к загадкам Египта, сэр, древнего таинственного Египта, сэр. Этой волшебной страны…

Голос становился все тише, превращаясь в жалкое эхо – Эллиот отошел от торговца и вышел на солнечный свет.

Огромный пылающий диск завис над крышами домов. На него невозможно было смотреть – свет резал глаза.

Не отрывая взгляда от солнца, Эллиот крепко ухватился за трость, полез в карман пиджака и вынул плоскую бутылочку. Отбросил в сторону трость, открыл бутылочку и большими глотками осушил ее содержимое до последней капли.

Дрожь пробежала по всему его телу – как будто в него воткнули миллионы тонких иголочек. Он замер. Фляжка упала в пыль. Неожиданно стало жарко. Онемевшая левая нога обрела чувствительность. Постепенно исчезла тяжесть в груди. Руки и ноги напружинились. Граф потянулся с непринужденностью дикого зверя и широко открытыми глазами посмотрел в пылающее небо, на золотой диск.

Мир в его глазах пульсировал, дрожал, но через какое-то время вновь стал твердым и отчетливым. Таким он не видел окружающие предметы лет с сорока, когда зрение еще не начало ухудшаться. Теперь он видел даже отдельные песчинки у себя под ногами.

Переступив через свою трость с серебряным набалдашником, не обращая внимания на оклик торговца, который крикнул что-то о забытой или потерянной трости, Эллиот бодрой походкой зашагал прочь.

Полуденное солнце висело высоко в небе, когда он покинул Каир. По узкой тропинке он шагал на восток. Он не знал, куда идет, но это не имело никакого значения. Впереди были монументы, чудеса света, города. Он шел быстро. Раньше пустыня не казалась ему столь прекрасной – теперь он не мог отвести восхищенных глаз от великого песчаного океана.

Он сделал это! Обратного пути нет. Эллиот посмотрел в лазурную пустоту над головой и издал радостный крик. Ему не нужно было, чтобы кто-нибудь услышал его – этим воплем он просто выразил свой восторг.

Они в обнимку стояли на палубе, греясь в лучах жаркого солнца. Джулия чувствовала, как волшебное снадобье проникает в ее кожу и волосы. Она чувствовала вкус любимых губ на своих губах. Они начали целоваться, как никогда не целовались раньше. Страсть была той же, но теперь ее сила и ее жажда сравнялись с его вечно неутоленным жела­нием.

Рамзес взял ее на руки, отнес в маленькую спальню каюты и уложил на постель. Их окутала тишина.

– Теперь ты моя, Джулия Стратфорд, – прошептал он. – Моя царица навеки. И я твой. Твой навсегда.

– Какие чудесные слова, – прошептала она, улыбаясь почти печально. Ей хотелось запомнить эту минуту, запомнить взгляд его синих глаз.

Потом они стали ласкать друг друга медленно и страстно.

Молодой доктор охватил свой чемоданчик и побежал в госпиталь. Рядом с ним, топая бутсами, бежал молодой солдат.

– Просто кошмар, сэр, очень глубокие ожоги, сэр, ее нашли на самом дне грузовой платформы товарного поезда. Не представляю, как она ухитрилась выжить.

Что, скажите на милость, он сможет сделать для нее в этой забытой Богом дыре, в джунглях Судана?

Хлопая дверьми, доктор промчался через весь госпиталь и ворвался в палату.

Подошедшая к нему сиделка покачала головой.

– Ничего не понимаю, – громким шепотом произнесла она, кивая в сторону койки.

– Я осмотрю ее. – Доктор откинул москитную сетку. – Надо же, не вижу никаких ожогов.

Женщина спокойно спала, ее черные волнистые волосы разметались по белой подушке, словно в этой палате, жаркой, как преисподняя, веял легкий ветерок.

Честно говоря, доктор никогда не видел такой красивой женщины, а если и видел, то не мог вспомнить. На нее было больно смотреть – так она была прекрасна.

Это не красота точеной китайской куклы, нет, хотя черты лица правильные, в них чувствовалась порода. Волнистые волосы, разделенные пробором, были похожи на огромную и сверкающую темную пирамиду.