Харт взглянул на Полли и Сюзанну, застывших рядом в мгновении страха, в нескольких дюймах от смерти, и внезапный приступ ярости захлестнул его. Он рванулся вперед — и пули, и солдат, их выпустивших, в одно мгновение просто смело.
Время мгновенно пришло в движение, и крестоносцы разлетелись облаком крови и разорванной плоти. Полли и Сюзанна закричали. А кровь и плоть, как жуткий дождь, падая с мягкими шлепающими звуками, пятнали землю.
Харт огляделся — всюду вокруг было как на скотобойне. И удивился, как мало это его тронуло. Солдаты попытались убить его, Полли и Сюзанну, а вместо этого нашли свою смерть. Он вдруг понял, что Полли с ужасом и потрясением смотрит на него, и в ответ протянул ей руку, чтобы успокоить и подбодрить.
Полли отшатнулась. Сюзанна глядела на него так, будто увидела впервые. Что ж, пожалуй, так оно и было. Харт не чувствовал себя прежним, во всяком случае, сейчас. Он кивнул женщинам, давая знать, что понимает их, и пошел по улице к церкви, пытаясь не наступать на кровь. Через мгновение Полли с Сюзанной побрели следом.
Отец Кэллеген вел машину по безмолвным улицам, все дальше углубляясь в ад. Знакомые прежде кварталы сейчас были неузнаваемы. Куда бы ни падал взгляд — всюду были руины, сожженные автомобили и трупы, раскачивающиеся на фонарях или просто валяющиеся там, где их застала смерть. Распятия не попадались. Видать, крестоносцы торопились. Тем не менее каждый раз, когда он видел новую жертву нашествия, частичка его разума твердила: «Это твоих рук дело. Ты за это в ответе».
Он ехал не спеша, сдерживая скорость, чтобы объезжать тела на дороге, но по большей части затем, чтобы не позволять себе отворачиваться и не видеть того, что он сделал с Шэдоуз-Фоллом. С городом, который доверила ему Церковь.
Поначалу Кэллеген молился за души павших, затем проклинал крестоносцев, а потом просто ехал, оцепеневший от сковавшего его ужаса. Лишь одно заставляло священника продолжать путь — мысль о том, что святой Августин знал, что делать.
Вместе с ним они заставят крестоносцев понять, что есть гнев Божий.
Сначала Кэллеген заехал в больницу. Никогда не знаешь заранее, где окажется Августин, но в больнице Мандерлея он работал врачом до того, как стал святым, и по-прежнему проводил там много времени, оказывая персоналу посильную помощь. Больница всегда испытывала нужду в чудотворце, тем более теперь, после всего случившегося.
Кэллеген довольно быстро нашел нужный адрес, но машину пришлось оставить довольно далеко. Отовсюду к больнице подъезжали «неотложки» и автомобили с наспех намалеванными красными крестами, и он не хотел мешать их проезду. Быстрым шагом пройдя по заполненной толпами людей территории Мандерлея, Кэллеген мысленно прорепетировал заготовленные слова и почти сразу же их забыл, окунувшись в кошмар творившегося в больнице.
Мужчины и женщины нескончаемым потоком входили и выходили через старинные двойные двери. Некоторые были в забрызганных кровью белых халатах, некоторые вели или несли раненых друзей и родственников. В помещении отделения скорой помощи Кэллегена ждал настоящий бедлам суетящихся людей и оглушительного шума, смесь отчаянных призывов, и криков, и обнаженной боли. Видеть и слышать все это было невыносимо. На кушетках, носилках и инвалидных креслах люди неуклюже лежали и сидели, одеяла некоторых свалились на пол. Кровь, ожоги и вонь дезинфектанта...
Здесь и там друзья и родственники сидели с потерянными лицами рядом с пострадавшими, держа их за руки. На всех был лишь один врач и три медсестры, осторожно лавировавшие между ранеными. Наспех осмотрев прибывшего пациента, они присваивали ему номер в соответствии со степенью тяжести ранения и срочностью оказания помощи. Порой единственное, что медсестрам оставалось, — накрыть лицо одеялом и отойти.
Кэллеген старался не стоять у них на пути. Ничем он не мог им помочь, разве что исполнить последний обряд. Но он чувствовал, что сможет это сделать только тогда, когда примирится с Господом.
Он медленно прошел сквозь суматоху переполненных коридоров больницы, негромко, но настойчиво расспрашивая, где найти святого Августина, пока наконец не отыскал его в главной операционной: Августин проводил там лечение наложением рук.
Никто святому не ассистировал, не было и сестры, чтобы подавать инструменты или промокнуть пот у него на лбу, — лишь бесконечная вереница пациентов, которых приводили измотанные серолицые привратники. Кэллеген встал у дверей операционной и, никому не мешая, безмолвно наблюдал, как Августин накладывал ладони на открытую рану и ее рваные края мгновенно стягивались, а рубцы заживали. Каждое чудо отнимало у святого силы, и лицо его стало уже болезненно исхудавшим.
Августин был крупным мужчиной, но сейчас залитый кровью больничный халат свободно болтался на нем, как саван. Выглядел святой словно после длительной голодовки. Под глазами темные круги, кости лица заметно выдавались из-под натянувшейся кожи — всем своим видом он смахивал на вернувшегося из пустыни ветхозаветного пророка.
Два привратника внесли очередного пациента и уложили на операционный стол. Августин стянул прикрывавшую несчастного окровавленную простыню, и с края стола на пол полилась кровь. У мужчины был распорот живот от паха и до грудины. Августин запустил руки в жутко зиявшую рану и быстро задвигал ими, перебирая пальцами орган за органом и прикосновениями исправляя повреждения. Когда он работал, глаза его суживались, а над головой коротко вспыхивал и тут же гас яркий нимб. Наконец он вынул руки и одним коротким жестом заживил тело. Привратники подхватили раненого, как только Августин закончил, а на его место почти сразу бухнули следующего.
Кэллеген молча наблюдал. Пациенты все прибывали, и скольких бы ни спас Августин, работе не видно было конца. Силы уходили из святого медленно, но неуклонно, забирая с собой и годы его жизни. Несомненно, он знал об этом, но продолжал свое дело. Кэллеген простоял минут двадцать, когда наконец возникла небольшая передышка. Августин оглянулся и, увидев его, улыбнулся. На лице любого другого человека это выглядело бы оскалом смерти, но Августин подарил ему искреннюю улыбку человека, оставшегося самим собой вопреки смертельной усталости.
— Пришел помочь, Нэйт? Здесь постоянно не хватает пары добрых рук.
— Пришел просить помощи, Августин. Надо остановить крестоносцев. Ты обладаешь Божьей силой. Пойдем со мной и обратим ее против крестоносцев.
Улыбка Августина чуть померкла, и он покачал головой:
— Эх, парень, неужели ты решил, что я об этом не думал? Конечно, думал, особенно когда увидел, что творят эти мясники, прикрываясь именем Господа. Но насилие не остановишь насилием. Я не подниму руку на ближнего. Это претит моей вере.
