Кэллеген остановился перед широкой площадью и огляделся вокруг. Место было безлюдное и тихое, хотя по всем признакам совсем недавно здесь прошел бой. Священник попытался мысленно прощупать площадь своими новыми обостренными ощущениями и почувствовал, что они странным образом притупились. Поблизости от него находилось что-то, чего он был не в силах разглядеть, — оно не давалось его мысленному взору. И в то мгновение, как он понял это, его самого и все вокруг с ревом поглотило колдовское сверкающее пламя. Уцелевшие фонарные столбы скрючило, и они опали, как опаленные цветы, и асфальт площади полопался от свирепого жара. Казалось, в одно мгновение сам воздух над площадью сгорел дотла, и на стоявших в отдалении зданиях вспучилась пузырями и закипела краска.
А посреди этой пляски огня стоял невредимый отец Кэллеген. Волшебство обрушилось второй волной, сжигая асфальт вокруг священника, и все равно он остался цел. Он был слугой Господа, и Божья сила хранила его. Кэллеген вновь напряг сознание и быстро определил, откуда исходила атака. Крестоносцы использовали против него своих жрецов. Сконцентрировав колдовскую силу, свирепую и могущественную, они швырнули ее в Кэллегена, и он знал, что сейчас ему никуда не деться. До тех пор, пока держится круг жрецов, Шэдоуз-Фолл никогда не будет в полной безопасности. Мысленным приказом Кэллеген чуть подавил языки пламени и обратил свою силу на жрецов — так он вступил в битву, битву его веры с верой крестоносцев.
Две силы стали сближаться и сошлись в ударе. Не было пространства для хитрости, уловок или маневра, для диалога или компромисса. Битва меняла стиль и характер — от физической до духовной и обратно. Площадь сжигал ад, разнося в клочья близлежащие дома, как гнилые фрукты. И медленно, шаг за шагом, Кэллегена теснили назад. Он не до конца еще освоился со своей новой силой, а жрецов было так много. Кэллеген черпал и расходовал все больше и больше резервов этой силы: он знал, какую плату за это отдаст его смертное тело, но не в его власти было предотвратить последствия. Не человеку такая сила предназначалась, и потому она сжирала его тело и душу.
И Кэллеген сделал единственное, что мог. Он собрал всю силу, которой обладал, в единый кулак и — будь что будет — выпустил ее. Гонимая последними крупицами его жизни, сила рванулась на волю, и жрецы отлетели назад, не в силах контролировать свое колдовство, ибо Кэллеген не боялся погибнуть, а они — боялись. Круг жрецов распался, потому что каждый из них пытался спасти свою жизнь. Лишь только целостность круга была нарушена и вера поколеблена — жрецам уже было не устоять против накрывшей их силы Кэллегена.
Языки пламени опали, а следом и угасли. Воздух в одно мгновение остыл, и все стихло на сожженной дотла площади. А в центре ее лежал обуглившийся труп человека. Человека, обретшего наконец мир в себе самом.
Рия Фрейзер перестала сопротивляться и позволила двум солдатам тащить ее туда, куда они намеревались. Она спотыкалась, едва не теряя сознание, окружающий мир проносился обрывочными кадрами разбитых зданий и бегущих людей. Один глаз заплыл кровоподтеком и ничего не видел, губы и лицо были разбиты в кровь. Солдат разъярила смерть убитых Эшем товарищей. Встав в круг, крестоносцы швыряли Рию друг другу, не давая упасть, снова и снова нанося удары. Несомненно, они забили бы ее до смерти, если б она вовремя не дала понять, что является мэром города. Тогда вояки отпустили ее, оставив плачущей лежать на земле, и один из них доложил о пленнице начальству.
Избиение потрясло Рию, уничтожив веру в себя на каком-то инстинктивном уровне. Солдаты радостно били ее, забавляясь, и ничего она не могла поделать, чтобы их остановить. Разве что постараться не думать о мучителях. Пока она была в состоянии думать и планировать, они не могли сломить ее. Они могли истерзать ее тело, но не дух. Усилием воли подавив рыдания, Рия перестала плакать и медленно села. Ребра ныли при каждом вздохе, а живот был одна сплошная боль. Несколько раз она сплюнула, пытаясь избавиться от привкуса крови во рту.
Подошел солдат и навис над Рией, и она инстинктивно отпрянула. Ни слова не говоря, он рывком поднял ее и держал, пока другой завел ей руки за спину и защелкнул наручники. Потом они подтащили ее к стоявшему поблизости джипу, швырнули на заднее сиденье и поехали. Куда ее везут, Рия понятия не имела и воспринимала лишь ощущение и шум движения, но сам факт избиения лишил ее всякой надежды. Кто-то, видимо, решил, что мэр еще представляет какую-то ценность. Может, повезет, и она использует этот шанс. Джип остановился, ее вытащили и повели по улице. Потом подвели к какому-то зданию, и Рия, запнувшись о ступени перед входом, поняла наконец, где очутилась. Городская библиотека.
Удивительно, в этом хаосе библиотека почти не пострадала, но Рия не успела додумать, почему так получилось, как солдаты внезапно остановились и швырнули ее на пол. Не в силах подставить руки, она больно ударилась. Толстый ковер чуть смягчил падение, и тем не менее от боли Рия едва не задохнулась. Она лежала неподвижно, стараясь отдышаться, конвоиры ушли, оставив ее. Впервые за это время Рия позволила себе подумать об Эше. Она не заплакала, потому что даже на это не осталось сил, но видеть его вторую смерть стало для нее таким потрясением, что избиение солдатами не шло ни в какое сравнение с этим. Словно провал образовался в ее жизни — черная пропасть с очертаниями Леонарда Эша, поглотившая все, что он значил для нее. Она потеряла его снова.
Рия отбросила горькие мысли, не в силах сейчас думать о Леонарде, и решила; это подождет. Медленно подняв голову, она огляделась: вокруг стеллажи, туда-сюда снуют солдаты, целыми охапками снимая со стеллажей книги и складывая их аккуратными стопками у конторки. Была в их торопливых действиях какая-то цель, и Рия задумалась. Разумеется, крестоносцы разнесли полгорода не для того, чтобы вывезти часть книг из библиотеки. Разумеется, в городе имелась определенная доля важных и недоступных для общего пользования раритетов, но все они были надежно спрятаны в сейфах городского архива и Пантеона Всех Святых под недреманным оком Времени. Ничего такого, что помогло бы выиграть войну, в библиотеке не было.
Рия заметила, что кто-то к ней приближается, и, попытавшись сесть прямо, невольно застонала от пронизавшей ее боли: трудно удержать равновесие со скованными за спиной руками. Один из стоявших над ней солдат схватил ее за волосы и запрокинул голову назад — так, чтобы она смотрела в лицо подошедшему. Это был офицер. За сорок, плотный, но чуть рыхловатый, выправка отменная, волосы зачесаны назад. Лицо бесстрастное, в глазах холод. Бросив лишь один взгляд на офицера, Рия поняла, насколько тот проницателен и умен. Он видел, что ей больно, но это не доставляло ему удовольствия: офицер просто отметил, что она — боль — облегчит ему процедуру допроса.
