— Кто может это знать? — произнесла она с раздражением. Этот разговор взволновал ее, заставил вспомнить о самом большом страхе, который ей когда-либо довелось испытать. — Может быть, оно умерло или испарилось?
— Не верю. Да и ты тоже не веришь. И нам приходится с этим считаться, Сильвия. Покинув меня, Дат-тай-вао перешло к кому-то другому. В этот вечер в доме кроме меня было три человека. Ни ты, ни Ба не обладаете волшебным прикосновением. Значит, остается только одна возможность…
Она прижала его голову к груди:
— Нет, не говори этого, прошу тебя.
То, о чем он говорил, лишало ее сна, являлось по ночам в виде кошмаров.
— Ты видела, как кинулся Джеффи к Вейеру? Сразу почувствовал близкого по духу человека. Так же как и я. Просто сначала меня не было в комнате. Старик меня очень заинтересовал. Стоило мне его увидеть, как на душе сразу потеплело. Я могу лишь догадываться, что чувствовал Джеффи.
Она услышала за окном шум и выглянула. Джеффи стоял у окна, прижавшись лицом к стеклу.
— Мама, я хочу поехать с ними. Очень хочу.
* * *
Билл дал двигателю «мерседеса» поработать вхолостую, чтобы он как следует прогрелся. Он был разочарован и не считал нужным скрывать свое раздражение. Поездка от начала до конца оказалась пустой тратой времени.
— Ну вот, — сказал он, бросив взгляд на Глэкена, — мы потерпели полное фиаско.
Старик смотрел на дом через боковое стекло и ответил Биллу, не оборачиваясь:
— Конечно, не все получилось, но я не считаю, что это фиаско.
— Хуже не придумаешь. Она вышвырнула нас вон.
— Я чувствовал, что нужные мне для дела люди будут сопротивляться. Но пусть поверят мне, незнакомому человеку, что нынешняя цивилизация на грани уничтожения. Пилюля горькая, но ее надо проглотить. А пилюля для миссис Нэш горькая вдвойне.
— Насколько я понимаю, вы полагаете, что Дат-тай-вао перешло сейчас к Джеффи?
— Я в этом уверен.
— Значит, вы взвалили на себя непосильную задачу. Эта женщина не просто не верит во все это, она не хочет верить.
— Она поверит, когда эти изменения станут очевидны. У нее не будет другого выхода. И она сама приведет мальчика.
— Что ж, будем надеяться, что она не заставит нас слишком долго ждать.
Глэкен кивнул, не отрывая глаз от дома.
— И еще на то, что Дат-тай-вао и другие компоненты окажутся достаточными, чтобы повлиять на ход событий.
Билл старался не поддаваться захлестнувшей его новой волне уныния.
— Иными словами, все, что мы делаем, может оказаться напрасным?
— Да, вполне вероятно. Но сама по себе попытка — это уже кое-что. А сегодня я увиделся с мальчиком. Общение с ним помогло мне вычислить местонахождение другого человека, которого я ищу. Это была удача.
— Просто невероятно, чтобы ребенок так относился к взрослому человеку!
— Но дело, конечно, не в отношении Джеффи ко мне. Это Дат-тай-ваоего к этому побуждает.
Глэкен наконец отвернулся от окна и улыбнулся Биллу:
— Мы с ним старые друзья. Вы же видели.
Обернувшись, Билл различил прижатое к оконному стеклу лицо мальчика.
* * *
Из передачи радио АМ-диапазона:
«Для тех, кто продолжает следить за событиями, сообщаем: сегодня солнце опять зашло в 6.35 вместо 7.06. Поэтому здесь, на стадионе «Шва», где «Метс» будут играть с «Филлиз», пришлось включить прожекторы раньше обычного. Многие наши слушатели опасаются, как бы все это не отразилось на игровом сезоне».
Расалом стоит на поросшей травой площадке в центре города и разглядывает окружающие его здания. Из-за их огней звезды на небе почти неразличимы. Он смотрит на окна верхнего этажа дома в крайнем ряду с западной стороны. Там живет Глэкен. Это его окна.
— Эй, старичок, ты видишь меня? — шепчет он. — Или глаза у тебя уже не те, особенно ночью? Но ты хоть чувствуешь, что я здесь? Я так на это надеюсь! Я начал с неба, чтобы заметили все. А теперь перебрался на землю. И вот я здесь, у тебя под носом. Не хочу, чтобы ты что-нибудь пропустил, Глэкен. Хочу, чтобы ты сидел в первом ряду, посередине, пока не опустится финальный занавес. Смотри!
Расалом разводит руки в стороны, образуя крест. Земля под ним дает трещину и с глухим рокотом осыпается. Но он стоит, как скала. Целые пласты грунта летят вниз, но не слышно, чтобы они ударялись о дно.
Под Расаломом зияет бездна. Но он стоит, как скала.
Трещина становится все шире, и, когда достигает определенной величины, Расалом начинает погружаться в бездну. Медленно, плавно.
— Ты смотришь на меня, Глэкен? Ты видишь меня?
~~
Манхэттен
В городе творилось что-то невообразимое.
Джек прошел мимо темнеющего силуэта Музея естествознания, повернул на юг и направился к западной части Центрального парка. На углу Семьдесят четвертой авеню он повстречал бородатого парня, одетого в какую-то мешковину. Парень нес плакат с карикатурой, взятой из «Нью-Йоркера». Надпись была старательно выведена от руки: сверху большими буквами — «Покайтесь!», ниже — объемистая цитата из Библии. Чтобы прочесть ее, пришлось остановиться.
Значит, сегодня солнце зашло еще раньше. Хорошенькое дело.
Джек уже почти привык к тому, что солнце выкидывает всякие фокусы, но о конце света не могло быть и речи, разве что о всяких мелких неудобствах. В природе все уравновешено. Если здесь дни становятся короче, не исключено, что где-то в другой части планеты они удлиняются. Просто об этом никто не знает. Правда, ученые говорят разное. Сегодня один из них выступал в вечерних новостях, как раз когда Джек выходил из дому. Он был на грани истерики и заявил, что продолжительность дня сокращается повсеместно. Но звучало это не слишком убедительно. Где-то день обязательно должен становиться длиннее. В природе все сбалансировано.
В природе, но не у людей. У людей вечно все наперекосяк. Будь по-другому, Мастер Джек остался бы без работы. Когда что-то заходит слишком далеко и дальше терпеть нельзя, люди обращаются к Джеку, просят все исправить, вернуть на место.
Но сейчас дело не клеилось, и Джек решил сегодня вечером свернуть свой «паркофон» этого года.
Проходя по Центральному парку, он услышал доносившийся с восточной стороны глухой рев. Что это — гром? Но небо ясное. Может быть, на Джерси собирается буря?
Он вошел в парк со стороны Седьмой авеню, ступил на беговую дорожку и двинулся в южном направлении. Он рассчитывал прогуляться в одиночестве, но был готов в любой момент уступить дорогу поздним бегунам. Конечно, только полный идиот может в такое время бегать по парку после случая с той женщиной в 1989 году. Но бегуны — народ особый. Вряд ли они откажутся пробежать лишнюю пару миль перед сном, пусть даже с риском для жизни или же перспективой получить сотрясение мозга.
