У меня в груди начал нарастать вопль, и я знала, что стоит мне издать один звук, я буду вопить и вопить, пока не лопну. Моя рука попала в лужицу чего-то теплого и густого, и это меня остановило. Я знала, какова на ощупь кровь, даже в темноте. Здесь, наверное, почти любой другой действительно заорал бы, но почему-то ощущение крови меня успокоило. Я знала, что такое кровь и как ее выпускают из человека, пока он не умрет. Я прижала руку к еще теплой лужице и смогла собраться.
Я лежала навзничь на полу, держа руку в луже крови, а голову Бог один знает на чем, и снова училась дышать. Если я буду лежать очень тихо и не пытаться двигаться, ноги меня не тронут, ничего меня не тронет. И я лежала в темноте, закрыв глаза и пытаясь использовать другие органы чувств, потому что зрение было бесполезно. У меня отличное ночное зрение, но даже кошке нужно немного света, а здесь его не было, была только темнота.
Цепи поскрипывали, тела надо мной тяжело раскачивались. Какие-то едва заметные воздушные потоки. Мне на щеку упала теплая капля. От устроенного мною движения у кого-то снова пошла кровь. Я заставила себя не открывать глаз и медленно, ровно дышать. Кто-то кричал «Господи, Господи, Господи!», повторял снова и снова, едва успевая переводить дыхание. Он потерял рассудок, и я не могла его в этом обвинить. Я сама была к этому близка, а я ведь не висела, истекая кровью, голая под потолком.
Из темноты прозвучал голос Химеры:
— Заткнись! Заткнись на фиг!
Человек почти сразу перестал кричать, только дыхание его выходило с хныканьем, будто какой-то звук ему необходимо было издавать.
— Анита! — позвал Химера. — Анита, ты где?
Даже он не мог видеть в этой угольной черноте, а, очевидно, вонь крови, пота и мяса забивали мой запах. Отлично, он не знает, где я. Хотелось бы мне, чтобы я могла придумать, как это использовать. Но я только лежала в темноте на мерзком полу, держа руку в луже остывающей крови, и капли крови, теплой и свежей, падали мне на щеку. Все, что я могла бы сделать, откладывалось до прибытия кавалерии. Я попыталась отвлечь Химеру разговорами, и толку не вышло. Попробую теперь молчание.
— Анита, отвечай!
Я не ответила. Если он хотел меня найти, мог просто включить свет. Кажется, я бы против света не возражала. Но тут я подумала, что, быть может, и не стоит видеть, что там висит в этой комнате. Это может оказаться зрелищем, которого не выдерживает разум, от которого потом никогда не оправиться до конца. Я лежала в темноте, как в детстве под одеялом, когда боялась темноты, боялась того, чего в этой темноте не видно было.
— Ответь, Анита!
На этот раз он крикнул суровым голосом.
И мужской голос надо мной:
— Ответь ему, если можешь, а то он рассердится.
И другой мужской голос, как придушенный смех. Хриплый, будто у человека во рту и в горле кровь.
Вдруг темнота наполнилась голосами:
— Ответ ему, ответь ему!
Будто ветер обрел голос и советовал мне из темноты.
Еще капля крови упала мне на щеку и сползла по коже. Я не стала ее стирать. Не шевельнулась. Я боялась, что любое движение меня выдаст. Химера узнает, где я, а этого мне не хотелось.
— Заткнитесь! — рявкнул Химера, и я услышала, как он идет по комнате. Голоса надо мной смолкли. Но я ощущала висящие надо мной тела как тяжесть, как наваливающийся каменный потолок. Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула. Моя клаустрофобия проснулась и пыталась крикнуть, что я не могу дышать, но это была неправда. Темнота ничего не весит, это только страх говорит обратное. Если Химера согласен дать мне лежать в темноте еще час, пока придет подмога, пусть себе. Я не впаду в панику. Ничем не поможет, если я начну ползать по полу, задевая спиной свисающие ноги. Если я начну это делать, то начну и орать, и тогда уже долго, долго не остановлюсь.
Кровь поползла по шее к волосам, и я закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании — поверхностном и тихом.
— Отвечай, Анита, или я начну резать тех, кто над тобой висит.
Голос Химеры прозвучал ближе, но не очень близко. Он был еще вне леса висящих тел.
Я все равно не ответила.
— Ты мне не веришь? Так я тебе докажу.
Раздался вопль — высокий, жалкий, безнадежный.
— Не надо, — сказала я.
— Чего не надо?
— Не надо их резать.
— Они для тебя никто — не твои звери, не твои друзья. Какая тебе разница?
— Орландо Кинг знает ответ на твой вопрос.
— Я спросил тебя.
— Ты сам знаешь ответ.
— Нет, нет! Ответ знает Орландо, а я не знаю. Я не понимаю. Какое тебе дело до чужих?
Тот же вопль.
— Перестань, Химера.
— А то что? — спросил он. — Что ты сделаешь, если я не перестану? Что ты будешь делать, если я буду сейчас резать его на куски? Чем ты мне помешаешь?
— Нет, нет, нет! — визжал тот же человек, и визг затих — то ли человек умер, то ли потерял сознание. Я надеялась, что второе, но я мало что могла здесь сделать.
— Ты чувствуешь вкус страха, Анита? Покатай его по языку, это лучшая из пряностей.
Сейчас у меня во рту было так сухо, что я бы никакого вкуса не могла почувствовать. Но я ощущала страх подвешенных, чуяла нюхом. Все они боялись, и они источали ужас всей кожей.
— Легко пугать людей в темноте, Химера. Все боятся темноты.
— Даже ты?
Я ушла от вопроса.
— Мне было сказано, что, если я приеду, ты отпустишь Черри и Мику.
— Я действительно говорил это Зику.
Тут я поняла, что он и не собирался их отпускать. Это не должно было меня удивить, но удивило. Я действительно ожидала от него честности в договоре? Может быть. Я даже отчасти была оскорблена, что он не собирается выполнять свое обещание. Это значило, что все договоры обратились в ничто. Просто по капризу он мог убить Черри и Мику за секунду до прибытия помощи. У меня снова чаще забился пульс, и я заставила себя дышать ровно. Убрала руку из лужи крови. С тем же успехом могу и двигаться — скоро он определит по голосу, где я.
Я сложила руки на животе и попыталась подумать, что я могу сделать, — без оружия, против мужчины, на сотню с лишним фунтов тяжелее меня, у которого хватит сил проломить кирпичную стену. Ничего разумного в голову не приходило. Насилие скорее всего рассматривать не стоит. Что же остается? Секс? Вкрадчивый разговор? Остроумная пикировка? М-да, мало поможет.
— Ты не чувствуешь потребности говорить? — спросил он более спокойным, более «нормальным» голосом.
— Только когда мне есть что сказать.
— Это редкое качество у женщины. Обычно они не выносят молчания. Говорят, говорят, говорят.
Его голос звучал спокойнее. Как будто мы сидим с ним напротив друг друга в симпатичном ресторане на свидании вслепую. Поскольку мы находились в угольно-темной камере пыток с кровью на полу, такой трезвый голос пугал сильнее, чем пугал бы истерический ор. Ему полагалось рвать и метать, а вот спокойная болтовня — это уже действительно безумие.
Да, голос стал спокойнее, но это не был в точности голос Орландо Кинга. Будто это был голос другого человека, другой личности. Не знаю, и мне все равно. Если это не даст ему полосовать людей, то пусть.
— Ты хотела бы сейчас увидеть своего леопарда? — спросил тот же спокойный голос.
— Да.
Полыхнул свет, и я на миг ослепла от него, как была слепа от темноты. Я закрыла глаза рукой, потом постепенно опустила ее, когда перестали мелькать пятна.
Передо мной висела пара ступней, икр. Я подняла глаза выше, увидела свежие следы когтей на ляжках, на ягодицах. Еще капля крови соскользнула с босой ноги мне на руку. Я перевела взгляд на следующую пару ног, следующую... Десятки мужчин висели похабным орнаментом. Впервые я подумала, нет ли Мики в этом лесу тел?
— Ты хочешь встать или будешь наслаждаться видом оттуда?
Спокойный голос раздался всего в двух футах от меня. Я вздрогнула, и сильно. Обернулась. Химера стоял за два висящих тела от меня.
— Я встану, если не возражаешь.
— Позволь тебе помочь. — Он оттолкнул висящего, как отодвигают штору, будто не глядели на него открытые голубые глаза, будто этот человек не задрожал от прикосновения Химеры.
