От удовольствия Джек расфыркался, несколько раз высоко подпрыгнул и, осознав, что на камне ему тесновато, спрыгнул на топкий берег, вскарабкался наверх и стрелой понёсся через луг.
Ночь пахла упоительно.
Октябрь, для человека мрачный, холодный и бесприютный, ему казался мягким, щедрым, добрым. Морозов ещё не было, разве что иногда, очень редко, лужи схватывались ледком. Но это на севере; а стоило переместиться к югу, на расстояние в два дневных перехода, как бурая сухая трава сменилась живой, пусть и никнущей к земле, а голые кроны деревьев оделись жёлтой и багряной листвой. Добычи здесь было немного больше; изредка ветер доносил дым, заблаговременно предупреждая об охотничьих кострах и о деревенских трубах, но к человечьему жилью Джек старался не приближаться… Наверное, он так и носился бы в лисьей шкуре, если бы однажды, задремав в норе на склоне холма, не проснулся бы в человечьем обличье.
Холм был, без сомнения, тот же; да и ночь – тоже. Но воздух едва ли не плавился от медового аромата цветов, и ветер казался очень тёплым, как в разгар лета. Часть дёрна была вырезана, и в образовавшейся ямке горели старые коряги, верней, дотлевали уже, почти обратившись в угли; красивый зеленоглазый человек в красном поджаривал над ними кусок хлеба, нанизав его на прут.
Аромат шёл такой, что рот мгновенно наполнился слюной; Джек сглотнул.
– Хочешь? – с улыбкой глянул на него человек, качнув прутиком.
«Эйлахан-Искусник, – пронеслось в голове. – Не человек, а фейри, король из-под холма и великий чародей… А кто я?»
Ещё мгновение – и он вспомнил.
А потом испугался.
– Потерять себя не так уж страшно, – с сочувствием цокнул языком Эйлахан. Потрогал длинными чуткими пальцами хлеб, одобрительно повёл лисьими ушами. – Обычно взамен обретаешь что-то весьма ценное… Ну-ка, попробуй, должно быть уже готово.
Поджаренный пшеничный хлеб – горячий, с хрустящей корочкой снаружи и мягким нутром – показался невообразимо вкусным, но всё-таки отдавал немного кровью, как кроличье нутро.
«Вот это я влип, – подумал Джек, холодея. В руку ему ткнулась откупоренная фляга, и он, не глядя, сделал большой глоток, едва не поперхнувшись сладким вином. – Мог бы так и носиться по буеракам, пока не появился бы какой-нибудь охотник. С арбалетом».
– Ты ешь-ешь, не торопись, я ещё сделаю, – вздохнул Эйлахан и нанизал на прут новый кусок хлеба. – Да, обрести нечто новое, конечно, славно. Но куда приятней, когда притом не лишаешься старого, верно?
Джек кивнул, смутно чувствуя, что в этих словах двойное дно; некстати вспомнились детские сны и стремительный бег по склону зелёного холма под мамин хохот, когда лапы… нет, конечно же, когда ноги заплетались.
– Ты вернул мне человеческий облик? – прямо спросил он, утерев с губ вино.
Эйлахан только фыркнул, и лисьи уши потешно дёрнулись:
– Я только развёл огонь и поджарил вчерашнюю булку. А превратился назад ты сам. Ты многое можешь – куда больше, чем сам думаешь. Кстати, знаешь, что если чихнуть, оттопырив хвост вот так, – он смешно вывернул руку, – то можно выдохнуть огонь из пасти? Все лисы это умеют, между прочим, – он подмигнул. – В человечьей шкуре, конечно, сложнее. Но лично я нашёл способ. Если вот так сощурить левый глаз и потихоньку подуть на щепку, будто свистишь, то тоже можно добыть огонь… ну, главное – брови себе не подпалить. Потренируйся как-нибудь на досуге, но не слишком усердствуй, ибо у тебя и свой способ может быть, – добавил он, поднимаясь. – А мне, пожалуй, пора. Не будем испытывать терпение хозяина здешних мест; он, скажем прямо, совсем не терпелив.
– А… Постой! – растерялся Джек и едва-едва успел ухватить Эйлахана за рукав. Тысячи вопросов теснились в голове, но на язык прыгнул, как обычно, самый дурацкий: – Слушай, а почему у тебя в прошлый раз были звериные когти, а теперь они нормальные, зато уши, как у лисы?
Лицо у Эйлахана сделалось озадаченным. С недоверчивым видом он ощупал собственную голову, глубоко вздохнул – и улыбнулся пристыженно:
– Так и знал, что опять что-нибудь забуду! Ведь, кажется, всё учёл… Ну да неважно. Кто из нас без недостатков?
Сказал – и исчез.
А потом Джек проснулся второй раз, уже по-настоящему.
Было по-осеннему холодно и сыро; с луга поднимался туман; понемногу светало. В земле был вырезан квадратный кусок дёрна, и в ямке жизнерадостно потрескивал костёр, а чуть поодаль стояла корзина, а в ней лежало несколько ломтей пшеничного хлеба и бутыль с вином.
Если Эйлахан и вправду сумел пробраться на земли Эн Ро Гримм, то сейчас он, без сомнения, уже ушёл.
События минувших дней или, вернее, недель помнились ясно, однако странно: чёткие, почти кинематографические картинки, яркие запахи, реалистичные ощущения – и совершенно размытое ощущение времени. С того момента, как начались Игры, мог пройти месяц – или всего несколько суток… В одном Джек не сомневался: всё это было взаправду.
– Ладно, – пробормотал он. – Примем за аксиому: теперь я умею превращаться в грёбанную лису.
Стоило это сказать, и как-то сразу полегчало.
Аккуратно сняв плащ на рыжем меху, он осмотрел и ощупал себя, как сумел, особое внимание уделяя ушам и ногтям. Воображение жизнерадостно рисовало ещё к тому же и лисий хвост, но хоть с этим повезло – ничего лишнего под поясом джинсов не торчало. Одежда не воняла потом и в целом казалась свежей, только едва-едва отдавала сырой землёй и дымом, но совсем слабо, точно впитала запахи сейчас, уже после пробуждения; ботинки выглядели подозрительно чистыми. О течении времени напоминала, пожалуй, только щетина, верней, дурацкий клокастый пух, который активно пёр по кромке челюсти и почти не рос на щеках.
«Как только раздобуду деньги, первым делом поищу бритву, – пообещал себе Джек. – Потом мыло, смену одежды, какую-нибудь сумку… А интересно, куда девается одежда, когда я превращаюсь в лису?»
Пошарив по карманам, он с изрядным облегчением обнаружил, что и жёлуди на шнурке, и старые игральные кости на месте. К тому моменту холод, поначалу почти неощутимый, стал чувствительно покусывать за уязвимые места, и пришлось снова надевать меховой плащ. Мех совершенно не давил на плечи и вообще казался подозрительно невесомым, но грел исправно и дурных предчувствий, как раньше, не вызывал. Наоборот, ощущался чем-то родным, настоящим… своим.
«Как будто это мои шкуры, а не Эйлахана».
От мысли пробрало ознобом.
Стараясь выкинуть мрачную чушь из головы, Джек сосредоточился на завтраке. В корзине, кроме вина и хлеба, лежал ещё сыр и сушёные сливы, на самом дне; всё доедать он не стал и приберёг немного провизии на обед.
Угли быстро догорали, точно понукая оставить временное пристанище – и двинуться дальше.
– Ну вот и всё, – пробормотал Джек, машинально оглянувшись в поисках дров, но взяться им на холме было неоткуда. – Наверное, и правда пора идти.
Он ещё немного потянул время – попытался сперва добыть огонь по методу Эйлахана, а затем попробовал снова перекинуться в лису, вспоминая свои ощущения тогда, на арене. Безрезультатно. Только голова немного закружилась, а ещё появилось стойкое ощущение, что он идиот… впрочем, уж с этим-то Джек давно свыкнулся.
Когда угли погасли окончательно, он аккуратно пристроил сверху кусок дёрна, подтянул застёжки на плаще, подхватил полупустую корзину – и принялся спускаться с холма.
Чутьё – не то лисье, не то обычная человеческая интуиция – подсказывало, что приключения только начинаются.
Пустоши волшебных земель как-то слишком подозрительно напоминали одичалые луга где-нибудь в районе Нью-Кейджа, к востоку от заповедника. Побуревшее разнотравье – мятлик, овсяница, ковыль и ещё с десяток разномастных колосков и метёлок, названий которых Джек не знал; на склоне холма – колокольчики, дербенник и кипрей; ниже, на лугу, над верхушками трав там и тут щерился колючками высохший уже чертополох, а внизу, по самой земле, стелился мышиный горошек, ещё зелёный и кое-где даже цветущий, а дряхлые валуны поросли изумрудным мхом.
