Когда Сирил опустил смычок, то был уже бледный как смерть, точно вложил в музыку всего себя.
– Эту мелодию я сложил только что, – сипло произнёс он, глядя поверх головы Неблагого, куда-то в темноту над трибунами, куда улетали искры; может, в небо, может, в густой туман. – И называл её «Быть человеком». Я… спасибо, что выслушали.
И он затих, опустив взгляд.
А Джек ощутил боль под рёбрами – и понял, что, кажется, некоторое время назад забыл, как надо дышать. Щёки у него были мокрые; в глазах щипало.
Неблагой вскинул голову, точно собирался заговорить, но не успел – с трибуны шагнула Белая Госпожа, сияющая, как снег на солнце, и протянула Сирилу маленький клубок.
– Это моя пряжа, – тихо произнесла она. – Я спряла её из самых злых метелей, из самых колючих вьюг. Если случится так, что за тобой будет погоня, от которой живому человеку не уйти, брось клубок позади себя – и беги, не оглядываясь. Ни проклятию, ни оружию сквозь ту метель не пробиться. Так и спасёшься.
Сирил кивнул, слабо улыбнувшись, и принял подарок:
– Благодарю тебя за щедрый дар, прекрасная госпожа. Я буду хранить его около сердца.
– Около сердца, пожалуй, не надо, – усмехнулась она. – Замёрзнет ведь. Хотя… Может, тебе-то вреда и не будет.
Стоило ей отступить, как резко запахло речной водой, осокой и бледными лепестками фиалок, что цветут на берегу только в начале весны. Рядом с Сирилом очутился невысокий мужчина в толстовке зубастой лисой, всё так же прячущий свои белобрысые вихры под капюшоном, стройный и гибкий, как ивовый прут.
«Речной колдун, – припомнил Джек. – Так его называли».
– Хотя родом я вовсе не из-под Холмов, но местных привычек за последнюю тысячу лет набрался, – произнёс колдун с явной неохотой. – Ты мне не нравишься – и подарков по-хорошему не заслуживаешь… Но твою скрипку мне жалко, а эти высокомерные эстеты вокруг ничего не понимают ни в инструментах, ни в том, как за ними ухаживать. Короче, поступим так.
Колдун по-простому наступил сам себе на пятку кроссовки, потом согнул ногу и ловко стянул носок – самый обычный, чёрный, такие вечно продавались в универмагах упаковками сразу по тридцать штук. Критически оглядел его, поморщился, встряхнул… и протянул Сирилу нечто среднее между старинным заплечным мешком и вполне современным рюкзаком на завязках.
– Держи, – вздохнул он. – Туда точно влезет скрипка вместе с футляром. Ну, и ещё всякие мелочи, но не больше, чем ты сам весишь. Этот… это… эта штука не промокнет, не порвётся, не сгорит – и будет не тяжелее носка, если, конечно, ты её не набьёшь под завязку. Жадность, знаешь ли, до добра не доводит.
Выражение лица у Сирила стало озадаченным.
– А это, оно…
– Не пахнет.
– А.
Они замерли друг напротив друга, а потом речной колдун не то отвесил Сирилу несильный подзатыльник, не то просто по волосам потрепал – и запрыгнул обратно на трибуну, где его спутница, волевая синеглазая красотка, сидела согнувшись от беззвучного хохота.
А дальше подарки посыпались как из рога изобилия – гости, явившиеся к Неблагому, явно стремились перещеголять друг друга. Причём спускались теперь на арену не только владыки волшебного народа, но и их свита – все те зубастые, косматые, глазастые тени, которые с самого начала хихикали, шептались и волновались, словно живое море, откликаясь на происходящее внизу, но до сих пор не покидали трибун… Ивовые девы, печальные красавицы в белых платьях, похожих на ночные сорочки, вручили Сирилу тонкую раздвоенную ветку, указывающую на источники и клады; смазливый хлыщ с бородкой-клинышком, назвавшийся ганконером, дал склянку с любовным зельем; существо, похожее на пьяного гнома – флягу с духовитым элем.
На флягу Сирил пялился с лицом человека, который алкоголь пьёт примерно никогда.
«Лучше бы мне отдали, честное слово».
Тёплые сапоги из оленьей кожи; жемчужные бусы, усмиряющие бурю; снасти, с помощью которых даже неумеха сможет добыть себе рыбу на ужин, и волшебные силки; огромная и лёгкая пуховая шаль, больше похожая на одеяло… Подарки множились и множились – так, что речной колдун на трибуне даже стянул второй носок и теперь с сомнением рассматривал дырку на пятке. Из всего вороха волшебных вещей Джеку отчего-то больше других запомнилась крупная – с птичье перо – блестящая чешуйка, принадлежавшая раньше настоящему дракону.
– Осторожнее, кромка острее ножа, – бесцветным голосом сообщила женщина в капюшоне, передавая чешуйку, отсверкивающую всеми цветами спектра попеременно, стоило чуть изменить наклон. – Незаменимая вещь, если нужно аккуратно вырезать сердце.
На этих словах Сирил безотчётно обернулся, будто пытаясь отыскать Джека взглядом – и Джек ощутил идиотскую гордость: эй, смотрите, вы все так хотели его внимания, а заполучил я.
И почти сразу же мысленно залепил себе оплеуху:
«Как думаешь, чьё сердце он собирается вырезать той очень острой штукой? То-то же».
Седой мужчина, назвавшийся Фэланом-колдуном, подарил склянку с целебной мазью, излечивающей любые раны, кроме смертельных; тихая ясноглазая красавица, госпожа зелёных полей и добрых надежд, достала из рукава серебряный колокольчик, способный звоном рассеять злые чары… Когда высокий стройный юноша с лицом капризного ангела и скрипучим голосом ворчливого старика, не колеблясь, отрезал прядь своих изумительных волос, сияющих бледным золотом, как солнце, свернул в жгут и вручил Сирилу, пообещав, что этот талисман якобы трижды позволит призвать лето среди зимы, с трибун послышался знакомый уже голос:
– Не слишком ли щедро, а, господин звонких флейт, багряных закатов и цветущих лугов? Твой тёмный приятель ревновать не будет?
Говорил, конечно, Айвор; он, к слову, был одним из немногих, кто не кинулся осыпать Сирила милостями, хотя игру на скрипке явно оценил.
– Морган давно считает, что мне не помешает подстричься. И ему не помешает приревновать, – елейно откликнулся тот, кого назвали господином звонких флейт. Его «тёмный приятель» на трибуне, приятного вида блондин, чем-то неуловимо похожий на банковского служащего или клерка, даже не шевельнулся, но мрак вокруг него и впрямь изрядно сгустился. – К тому же он сам отдал этому талантливому ребёнку ключ, способный трижды отомкнуть любую дверь… А ты и впрямь ничего не собираешься дарить? Ну и жадина.
Лица Айвора издали видно не было, но, судя по движению, он закатил глаза. И цокнул языком:
– Пожалуй, воздержусь от участия в нашем чудесном соревновании – кто на свете всех щедрее… Впрочем, нет, погоди. Есть у меня одна по-настоящему полезная вещица. Держи, скрипач, – и он кинул, почти не глядя, небольшую жестяную коробку.
Коробка спланировала Сирилу аккурат на ладонь – обычная «шайба» медного цвета, с винтовой крышкой и яркой-голубой наклейкой.
– Мятные леденцы? – неуверенно переспросил он.
– Совершенно верно, прихватил на сдачу на заправке, – с белозубой улыбкой подтвердил Айвор. И облокотился на перила: – Лучше, знаешь ли, пососать конфетку, чем ляпнуть сгоряча лишнее. Поймёшь, когда твой ядовитый язык начнёт жалить человека, которого ты полюбишь.
– О, брат, неужели у тебя наконец прорезался семейный пророческий дар? – живо откликнулась Белая Госпожа.
– Ах, если бы, дорогая, всего лишь опыт, – театрально вздохнул он, прижав ладонь ко лбу.
– Приятно, что ты научился самокритике, спустя всего-то лет сто, – тихо, но достаточно разборчиво пробормотал скромный лохматый парень в клетчатом пальто, который сидел рядом, читая книгу. Затем он внезапно поднял взгляд – глазищи у него оказались ярко-зелёные, сияющие, как лампы – и уставился на Сирила, точно впервые его увидел. – А ты… Ты получишь то, что ищешь. Но не то, о чём просишь.
Последние две фразы прозвучали как-то особенно значительно; подуспокоившийся волшебный народец на трибунах вновь разволновался, зашептался, зашелестел… Айвор же резко обернулся к своему спутнику, раскинув руки:
– Кого я слышу! Киллиан, мальчик мой… кхм-кхм, то есть бесконечно почтенный господин добрых вестей изволил молвить слово! Эй, если ты всё же отвлёкся от своего романа, то, может, скажешь что-нибудь ласковое и для того, второго? – и он пихнул его в бок локтем. – А? Для равновесия хотя бы?
