Венди услышала шаги и, закрывая книгу, подняла глаза.
— Дик! Привет! — Она стала подниматься, и лицо исказила легкая гримаса боли.
— Не-не, сидите, — сказал он. — Ежели я без фрака и белого галстука, так не настаиваю, чтоб версаль вертеть.
Она улыбнулась, а Дик поднялся по ступенькам и уселся на крыльцо подле нее.
— Как дела?
— Прекрасно, — сознался он. — Сегодня вечером попробуйте креветок по-креольски. Вам понравится.
— По рукам.
— Где Дэнни?
— Вон там, дальше. — Она показала, и Холлоранн увидел в конце причала маленькую фигурку. На Дэнни были закатанные до колен джинсы и рубашка в красную полоску. Чуть поодаль на спокойной воде покачивался поплавок. Время от времени Дэнни выдергивал его, осматривал крючок и грузило и забрасывал обратно.
— Загорел, — сказал Холлоранн.
— Да. Сильно загорел. — Она нежно взглянула на мальчика.
Дик вытащил сигарету, размял и прикурил. Дым пластами лениво поплыл вверх в солнечное послеполуденное небо.
— Как насчет этих его снов?
— Лучше, — откликнулась Венди. — За эту неделю только один раз. Раньше бывало каждую ночь, иногда по два-три раза. Взрывы. Живая изгородь. А чаще всего… ну, вы знаете.
— Ага. Венди, с ним все будет о’кей.
Она взглянула на Дика:
— Правда? Хотела бы я знать.
Холлоранн кивнул:
— Вы оба… вы оба возвращаетесь. Может, не такие, как раньше, но живые-здоровые. Вы уже не те, что были, оба. Но это необязательно плохо.
Они немного помолчали. Венди легонько покачивалась в кресле-качалке, Холлоранн курил, задрав ноги на перила крыльца. Налетел легкий ветерок, протолкался укромной дорожкой через сосны, однако едва взъерошил Венди волосы. Она их коротко остригла.
— Я решила принять предложение Эла… мистера Шокли, — сообщила она.
Холлоранн кивнул:
— Работа вроде неплохая. Из тех, что может стать вам интересной. Когда приступаете?
— Сразу после Дня труда. Когда мы с Дэнни уедем отсюда, то отправимся прямиком в Мэриленд поискать жилье. Знаете, на самом деле меня убедила брошюрка «Чэмбер оф Коммерс». Вроде бы подходящий город, чтоб растить там ребенка. И потом хотелось бы начать работать до того, как мы слишком сильно влезем в страховку Джека. Еще осталось больше сорока тысяч. Если правильно вложить эти деньги, хватит, чтобы послать Дэнни в колледж, и еще останется на первое время, пока он не встанет на ноги.
Холлоранн кивнул:
— Ваша мама?
Она взглянула на него и бледно улыбнулась:
— Думаю, Мэриленд достаточно далеко.
— Не забудете старых друзей, а?
— Дэнни не позволит. Сходите повидайтесь с ним, он ждал весь день.
— Да и я тоже. — Он поднялся, отряхивая белые поварские штаны. — Все с вами будет тип-топ. С обоими, — повторил он. — Неужто не чувствуете?
Венди подняла глаза на Дика, и на этот раз улыбка вышла более теплой.
— Да, — сказала она. Она взяла его руку и поцеловала. — Иногда мне кажется, что да.
— Креветки по-креольски, — напомнил он, шагая к ступенькам. — Не забудьте.
— Не забуду.
Он спустился с откоса, прошел по посыпанной гравием дорожке, которая вела к причалу, а потом — по видавшим виды доскам на край, где, опустив ноги в прозрачную воду, сидел Дэнни. Дальше ширилось озеро, отражая растущие по берегам сосны. Места тут были гористые, но от старости горы скруглились, износились от времени. Холлоранну они пришлись очень по душе.
— Много поймал? — спросил Холлоранн, усаживаясь рядом с мальчиком. Он снял ботинок, потом другой. И со вздохом опустил в прохладную воду разгоряченные ступни.
— Нет. Но совсем недавно клевало.
— Завтра утром возьмем лодку. Ежели, мальчик мой, тебе охота поймать съедобную рыбу, надо выбираться на середину. Там, дальше — вот уж где рыба большая.
— Очень большая?
Холлоранн пожал плечами:
— Ну… акулы, марлини, киты и все такое.
— Тут нет никаких китов!
— Нет, синих-то нет, конечно, нету. Тутошние больше восьмидесяти футов не бывают. Розовые киты.
— А как же они могут попасть сюда из океана?
Холлоранн положил ладонь на светлые рыжеватые волосы мальчика и взъерошил их.
— Плывут против течения, мальчуган. Вот как.
— Правда?
— Правда.
Они немного помолчали, глядя на неподвижное озеро, а Холлоранн думал. Когда он снова посмотрел на Дэнни, то увидел, что в глазах у малыша стоят слезы. Приобняв его, он спросил:
— Что такое?
— Ничего, — прошептал Дэнни.
— Тоскуешь по папке, так?
Дэнни кивнул:
— Ты всегда понимаешь.
Из уголка правого глаза выскользнула слезинка и медленно покатилась вниз по щеке.
— У нас с тобой секретов быть не может, — согласился Холлоранн. — Вот оно как.
Не сводя глаз с удочки, Дэнни произнес:
— Иногда хочется, чтоб все случилось со мной. Это я виноват. Во всем виноват я.
— Тебе неохота говорить про это, когда мамка рядом, да? — спросил Холлоранн.
— Нет. Она хочет забыть, что это вообще случилось. Я тоже, но…
— Но не можешь.
— Нет.
— Тебе надо поплакать?
Мальчик попытался ответить, но слова потонули во всхлипе. Он припал головой к плечу Холлоранна и заплакал, слезы градом катились по лицу. Холлоранн молча обнимал его. Он знал, мальчику еще не раз нужно будет выплакаться, и Дэнни повезло — он пока так мал, что ему это удается. Те же слезы, что лечат, еще обжигают и бичуют.
Когда мальчик немного успокоился, Холлоранн сказал:
— Ты с этим совладаешь. Сейчас-то ты так не думаешь, но ты справишься. У тебя си…
— Не хочу! — задохнулся Дэнни, голос еще был хриплым от слез. — Не хочу, чтоб оно у меня было!
— Но оно есть, — спокойно сказал Холлоранн. — Хорошо это или плохо, есть. Тебя не спрашивают, малыш. Но худшее позади. Сияние может пригодиться, чтоб поговорить со мной. Ежели начнется черная полоса, позови — и я тут как тут.
— Даже если я буду в Мэриленде?
— Даже там.
Они притихли, наблюдая, как поплавок Дэнни относит на тридцать футов от края причала. Потом Дэнни еле слышно выговорил:
— Будешь со мной дружить?
— Пока буду тебе нужен.
Мальчик крепко обнял его, и Холлоранн сжал его в ответ.
— Дэнни. Послушай-ка меня. То, что я тебе сейчас скажу, скажу один-единственный раз, больше никогда ты этого не услышишь. Кой-какие вещи не стоит говорить ни одному шестилетке на свете; только вот то, что должно быть, да то, что есть на самом деле, не шибко совпадает. Жизнь — штука жесткая, Дэнни, ей на нас плевать. Не то, чтоб она ненавидела нас… нет, но и любить нас она тоже не любит. В жизни случаются страшные вещи, и объяснить их никто не может. Хорошие люди умирают страшной, мучительной смертью, и остаются их родные, которые любят их, остаются одни-одинешеньки. Иногда кажется, будто только плохие люди как сыр в масле катаются и болячка к ним не пристает. Жизнь тебя не любит — зато любит мамочка… и я тоже. Ты убиваешься по отцу. Вот как почувствуешь, что должен по нему поплакать, — лезь в шкаф или под одеяло и реви, пока все не выревешь. Вот как должен поступать хороший сын. Только научись управляться с этим. Вот твоя работа в нашем жестком мире: сохранять живой свою любовь и следить, чтоб держаться, что бы ни случилось. Соберись, прикинься, что все в порядке, — и так держать!
