В то же время он понял, что некогда попал в плен. Он был посажен, заключён, загнан в убогую телесную оболочку. За что? Он не знал. Или он не помнил. Первое, что уничтожается при заключении в «тюрьму», — память. Впрочем, её почти никому не удаётся уничтожить совсем, её разбивают на куски и прячут, выводя за пределы убогого описания мира. Большая часть живущих и не догадывается, что в них скрыто знание о них самих. Теперь он знал, помнил, что реальность Земли — это что-то вроде исправительно-трудовой колонии. Общего режима, хоть в этом свезло, не строгого. Поэтому в ней можно встретить самых разных существ. Вряд ли кто-нибудь может назвать точную цифру зэка, тем более «статьи» и «сроки». Зачем они все здесь? Неизвестно. Может быть, сам вопрос «зачем» не имеет смысла. Может быть, «почему». Или же нужны совсем иные вопросы?
Нет, не все, кто ходит по Земле, — заключённые. Как не все обладают какой-то сущностью помимо своего жёсткого тела. Большинство как раз наоборот — не обладает. Пустышки. Биороботы с встроенным ограниченным интеллектом. Зачем всё это? Баал не знал. Он даже об этом не думал. Он был сосредоточен лишь на себе и на Силе, которая текла в нём, и которую он впервые ощутил как свою.
Он видел своих товарищей и понимал, что все они — такие же зэки, как и он. Они слепы и беспомощны в своих неуклюжих телах, они страдают от недостатков конструкции и подвержены её неизбежному разрушению. То, чем они могут гордиться, как способностями, полученными вопреки Договору людей, — не повод для гордости. Всё равно, что безногий гордился бы ловкостью бега на костылях. Когда-то давно он прочитал эту фразу, сейчас она пришлась в точку.
Баал почувствовал, как что-то потянуло его обратно. Казалось, к нему прицепились крепкие и липкие нити. Ему было больно, возникло ощущение смертной тоски, но сопротивляться он не мог. Его тащили обратно в камеру, в яму, где не было Света, и даже не было Тьмы — только Серость, только оковы. Он задыхался, кружилась голова, сознание балансировало на грани отключения — убогий мозг человеческого тела пытался переварить то, что было гораздо выше его понимания. Он снова в плену этого мира!
Он снова здесь. Снова огонь, зона, ночь. Снова тоска, теперь поддержанная воспоминанием. Он не забыл. Этого он уже никогда не забудет. Холодный Свет, Вселенский покой — он будет возвращаться к ним вновь и вновь при каждой возможности. И однажды он вернётся совсем, обязательно вернётся — его сковали, но не сломили, а теперь он вспомнил себя!
— И что теперь? — Матрёша смотрела на Чёрного, он смотрел на неё.
— Где-то здесь живёт Эс, — не слишком уверенно проговорил Антон. — То есть в Питере.
Он достал телефон и нашёл номер. Держать трубку возле уха пришлось долго.
— Да? Привет, — наконец раздался сонный голос на той стороне.
— Это Чёрный, — назвался Антон.
— Вижу, — недовольно буркнули в телефоне. — Что случилось?
— Мы… э-э-э… — Он замялся. — В общем, мы в Питере.
— Вы — это кто? — Эсгал, как обычно, тормозил с утра.
— Я и Матрёна.
— Вы где?
Антон растерянно огляделся:
— Не знаю…
— Блин, на улице что написано? На домах?
— Матрёш, поди, глянь. — Антон заметил табличку на дальнем углу дома, но надпись прочесть не смог.
Матрёна пробежалась к углу и радостно закричала оттуда:
— Улица Седова!
— Улица Седого, — осипшим голосом повторил Антон.
— Ага, — обрадовались в телефоне. — Идёте к улице между двух мостов, вам нужен тот, что через железку…
Эс возник в дверях в наспех натянутом кимоно, глядя на мир узкими щёлками глаз — они никак не хотели открываться. Но тут же глаза расширились и стали по пятаку.
— Вы чё, панкуете?
— Что? — не понял Антон.
— Из какой помойки вылезли? — Хозяин завис в дверях, застигнутый врасплох внешним видом гостей.
Антон посмотрел на Матрёну, потом оглядел себя — их обоих неровным слоем покрывала высохшая в тёплой машине полевая грязь.
— Да так… — Он небрежно махнул рукой. — В пути запылились.
Эс громко хрюкнул и отступил, сгибаясь от хохота.
— Снимайте всё здесь! — выдавил он сквозь смех. — Запылились! — Ванная — там! — Эсгал вынырнул из комнаты с парой полотенец. — Девушку вперёд.
Но первым зашёл в ванную он сам, оттуда раздалось громкое «бах», потом ровный вой и звук текущей воды. Он пропустил Матрёшу.
— Горячую не трогать, регулировать холодной. Вроде всё. — И махнул Антону в сторону кухни: — Кофе, чай?
— Кофе.
— Вы к нам надолго? — Кофе нужно было варить, он колдовал над туркой.
— Не знаю. Как ляжет.
— Остановитесь здесь?
— Нет. — Антон энергично качнул головой. — Мы в гостиницу. Здесь нас слишком легко найти, тебя знают.
— Гм. — Эс обернулся и внимательно посмотрел на Чёрного. — А ты в курсе, что портье докладывают обо всех постояльцах?
— Не знал, — огорчился Антон. — Что посоветуешь? Нам нужно где-нибудь жить, желательно не на виду.
— Частный съём. Сейчас. — Он сходил в комнату и вернулся с симкартой. — Держи. Я отпишу в «хату» текст, что «мои друзья желают снять двушку на месяц». Так?
— Да, пусть так. Только на пару месяцев.
— Ок, оставлю этот номер. Он петербуржский. Разговаривать будешь сам.
— Это надёжно?
— Агентов лучше посылать сразу, а собственники — вполне. Если они объявят, что сдают жильё внаём, им придётся платить налоги. Поэтому там не пишут оперу в Большой дом!
— В Большой театр? Это как? — не понял Антон.
— Большой дом — это Контора. Но ты прав, «театр» тоже неплохо звучит. — Эс улыбнулся. — Пошли. Товарищ в отъезде, я тут один.
В комнате он сразу уселся за один из шеренги компьютеров, выстроенных на длинном столе перед окном. Антон не без удивления разглядывал привычный для хозяев кавардак. Ковёр на весь пол, две кровати, шкаф, с одной стороны которого небольшой штабель из палаток, рюкзаков и ещё чего-то объёмного и на вид тяжёлого, а с другой торчат вёсла и удочки, книги в книжном шкафу, на шкафу, на полках вдоль всей правой стены. Необычные рисунки на левой. На разномастных листках были набросаны картинки из жизни разных миров.
— Сам рисовал? — поинтересовался Антон.
— Не, не умею, — отозвался Эс. — Гости.
— Они это всё видели?
— Кто видел, кто слышал. Здесь летают и водятся.
Чёрный не стал уточнять, он так и не разобрался в жаргоне лётчиков разных школ. Неважно. Он присел на кровать.
— Раз уж ты здесь, — Эсгал оторвался от компьютера, развернулся, — хочу рассказать. Я тут случайно попал в Город.
— В какой?
— За Петербургом стоит Город. Он сам — проекция города, который Город. Туда есть проходы, как точки в разных местах.
