Я знал, что все это совершенно напрасно и не стоит питать никаких иллюзий, но должен был пройти этот путь. Я ни о чем не думал, я заставил себя полностью сосредоточиться на своем занятии — так было чуть легче, хотя сердце продолжало ныть, мое тренированное, абсолютно здоровое сердце, способное биться без устали еще десятки и десятки лет…
Я делал шаг за шагом под мрачным небом инореальности, и внезапно осознал, что в голове моей звучат слова, монотонные слова, холодные слова… Они складывались в рифмованные строки, и непонятно было, рождаются ли они во мне прямо сейчас или же безжизненными распухшими тушами всплывают из неведомых глубин памяти. Все мое существо заполнял угрюмый ритм, и я не в силах был отвязаться от этого ритма, от этой размеренно текущей мертвой воды, поднимающейся все выше и выше…
«Забвенья мертвая река… Ты — глубока… В воде твоей нет отражений — одни лишь тени… Изгиб руки… излом бровей — и тихий стон… И — вечный сон…
Спускаются к тебе… идут, все глубже погружаясь, бессловесной вереницей… Унылы лица… Сомкнуты ресницы… Бредут — по грудь, по горло… Тонут… Тонут… И тихо опускаются на дно, в глубокий омут… Никто не выплывет… Никто на берег не вернется… Все — безымянны… Плачь, кричи, моли — никто не отзовется…
Река забвенья, как ты глубока… Мы все к тебе придем, кто раньше, кто — поздней… Прошелестев, опали листья беззаботных дней… и с каждым шагом струи холодней, и — все больней… То плакала душа последним плачем… прощаясь навсегда… с мирами разноцветными за краем горизонта… там, за унылым спуском… за холмами… где беззаботно кружат хоровод года… где мы любили… нас любили… где звали нас по имени… То плакала душа, прощаясь навсегда… Ты — глубока, забвения река…
«Как вас зовут?.. Скажите, кем вы были?..» Неуловимый стон… И — вечный сон…
Мы лежим, рукой прикасаясь у руке… но нам все равно — кто с нами рядом… Мы — безымянны… Мы одинаковы и бессловесны… А вокруг все ложатся и ложатся на дно новые… новые… унылые и забытые… И никто не знает их имени… и не узнает никогда… Никогда…
Золотое солнце раз за разом встает над миром… и раз за разом уходит… И наступает вечер… Так было и так будет еще очень и очень много лет… А вереница не иссякает… и постоянно будут погружаться в воды реки забвенья… люди, чьи имена неизвестны… чьи имена забыты… чьи имена не вспомнятся никогда…
Бледные тени бредут по безмолвной земле… и — пропадают во мгле… Гаснут и тают во мгле… Бредут — по грудь… по горло… Тонут… тонут… И опускаются на дно… в глубокий омут… Унылым потоком… уходят к реке… и пропадают навек… там, вдалеке… вдалеке…
Странная… черная… тихая… Черная… тихая… Тихая… Навсегда…»
Что это?.. Откуда?.. Зачем?..
А ведь так оно и есть на самом деле: обо всех нас забудут когда-нибудь, обо всех… Просто кому-то везет чуть больше, и его помнят еще немного… год, десять лет, столетие или тридцать веков… Но итог один: забываются все, кто раньше, кто позже… Забываются все, ушедшие в черную щель…
Погруженный в невесть откуда нахлынувшие грустные мысли, я на время потерял представление о том, где нахожусь и чем занимаюсь — и едва не поплатился за это. Я споткнулся, меня тут же потянуло вбок и я упал, пригвожденный к земле обрушившейся тяжестью. К счастью, в зону повышенной гравитации угодили только голова и правое плечо, и я, пыхтя от напряжения и обливаясь потом, все-таки выкарабкался из-за губительного барьера. Поднявшись и выругав себя, я начал отыскивать глазами Стана — и в это время багровую пелену в отдалении прочертили пунктирные лучи квантера. Стан стоял, подняв руку с оружием, и стрелял, привлекая мое внимание. Это явно не был сигнал о помощи. Неужели ему удалось обнаружить проход?!
Не смея поверить в удачу, я вскочил на идущий чуть выше уступ — чтобы быть подальше от опасной зоны — и побежал к Стану, уже прекратившему стрелять.
— Что там? — крикнул я еще издали, задыхаясь не столько от быстрого бега, сколько от волнения.
— Кажется, нащупал тропинку, — ответил Стан. Вид у него был несколько взъерошенный. — Вот, смотри.
Он сделал несколько шагов вниз по склону, остановился и расставил руки. Шагнул в сторону — и наклонился вбок: это возросшая тяжесть потянула его руку. Затем он повторил то же самое, шагнув в другую сторону. Да, проход там действительно был, но как далеко он тянулся вниз? Достигал ли дна воронки?
— Я пойду первым, а ты за мной, — сказал я и обошел Стана.
Он недовольно блеснул глазами, но сдержался:
— Только не спеши, Лео.
Я медленно и осторожно двинулся вперед, вытянув перед собой руку и, как слепой, ощупывая воздух. Стан следовал за мной по пятам, я слышал его возбужденное дыхание. Спускаясь с уступа на уступ, мы приближались к темно-багровому пятну. Проход был прямым, без извилин, и вел точно к центру воронки. Ее верхний край находился высоко над нами, ровной линией обрезая по кругу зловещее небо Преддверия. Пятно казалось неподвижным озером, и что ожидало нас в его глубине?..
— Максимум внимания, Лео, — предупредил Стан напряженным голосом.
— Максимум внимания, Стан, — не оборачиваясь, эхом откликнулся я и остановился на очередном уступе. Под уступом распростерлась темно-багровая неподвижная гладь.
Я шагнул вниз, по колени погрузившись в поверхность пятна, нагнулся, стараясь разглядеть собственные ступни. Видно их было плохо, как в замутненной воде, но все-таки видно.
— Ну что, постараемся не потерять друг друга? — сказал я и сделал еще один шаг вниз по склону.
— Постараемся, — ответил Стан. — Я пойду вплотную за тобой. Если резко затормозишь и я наткнусь на тебя — не обессудь.
Я погружался в сумрак, внутренне поеживаясь; меня не покидало ощущение, что мы действительно опускаемся на дно, навеки уходим в реку забвения. Продвигался я по-прежнему очень медленно и осторожно, все так же вытянув руку перед собой и ощупывая поверхность носком ботинка, прежде чем поставить туда ногу. Внутри пятна оказалось не так уж и темно — во всяком случае, я видел контуры своих расставленных пальцев. Воздух здесь был таким же неподвижным, но гораздо более теплым, чем на склоне. Стан буквально дышал мне в затылок. Небо окончательно пропало, исчезли склоны воронки — нас теперь окружал только багровый полумрак.
Не знаю, долго ли мы шли в этом полумраке и как далеко еще были от центра воронки — но впереди вдруг показался слабый свет. Расступался, расползался сумрак, словно на смену здешней ночи шло утро, воздух становился все прозрачнее, и можно было идти более уверенно, не боясь споткнуться. Поверхность под ногами перестала понижаться, стала ровной, и вдали обнаружилось какое-то темное сооружение правильной прямоугольной формы. Я невольно ускорил шаги и тут же услышал предостерегающий возглас Стана:
