Гаррет повернулся ко мне. Я постаралась не встречаться с ним взглядом. Вместо этого повесила сумку, включила кофеварку, и тут вошла Куки.
— Ты уже здесь, дорогая?
— Я вернулась! — крикнула я. — И включила кофеварку.
Я держу в офисе кофеварку якобы для того, чтобы следить, сколько кофе пьет моя подруга. На самом же деле — вместо сухих духов.
— Кофе. Слава богу, — произнесла Куки, открыв дверь между кабинетом и приемной. — Ой. — Она заметила Гаррета. — Мистер Своупс, я не знала…
— Он уходит, — отрезала я.
Гаррет улыбнулся мне, затем обрушил всю мощь своей асимметричной ухмылки на Куки.
Ублюдок.
— Вот это да, — восхищенно протянула Элизабет. — Вот об этом я и говорила.
Подавив беспомощный вздох, я наблюдала, как Куки, пробормотав что-то о работе с документами, помахала мне и закрыла за собой дверь, оставив нас наедине.
— Я понимаю, что она чувствует, — промурлыкала Элизабет.
Я плюхнулась за стол, а Гаррет уселся напротив.
— Ну? — начала я.
— Ну? — передразнил он.
— Я тебя сюда не приглашала. Чего тебе, Своупс? У меня три убийства, мне надо работать.
Похоже, его развеселила моя дерзость.
— Я просто думал, что мы могли бы как-нибудь сходить выпить кофе.
— Ого, — проговорила Элизабет, — вы пойдете пить кофе? Я должна это видеть!
Я послала ей хмурый взгляд.
— Никуда мы не пойдем.
Гаррет опустил голову, стараясь сохранять самообладание, чем достал меня окончательно.
— Слушай, я тебе уже все сказала. Хочешь, верь, хочешь, не верь. Второе предпочтительнее. Дверь там. Всего хорошего. Убирайся к черту.
Своупс поднял голову; лицо его было серьезно, но, вопреки моим ожиданиям, он не разозлился, хотя я его послала.
— Во-первых, — устало произнес он, — не хами. Я никак не могу поверить в то, что ты мне рассказала. Дай мне время.
— Не дам.
— Во-вторых, — продолжал он, не смутившись, — как раз об этом я хотел с тобой поговорить.
— Нет.
— Я хотел узнать, как это происходит?
— Легко.
— Ты все время видишь призраки?
— Два раза в месяц по выходным и по праздникам.
— То есть они повсюду?
— Заливается ли вода лягушке в задницу? — спросила я, откинувшись на спинку кресла и задрав на стол ноги в грязных туристических ботинках.
Я положила ногу на ногу, скрестила руки на груди и уставилась на Гаррета, с нетерпением ожидая, что он решит. Верить мне или нет.
Я называю это «озарением» — момент, когда люди начинают задумываться, действительно ли я вижу привидения. Разумеется, их по-прежнему терзают сомнения. Большинство ломает голову, пытаясь найти объяснение — любое, какое угодно — тому, как у меня это получается.
Я жила и дышала, а Гаррет Своупс изо всех сил старался понять. В конце концов, покойники не разгуливают по улицам, расследуя собственные убийства. Привидений не существует. Все, что я рассказала, невозможно.
Озарение — как перепутье, и пресловутому страннику нужно выбрать, по какой дороге идти. К несчастью, тропка, ведущая к вере в то, что Чарли видит призраки, извилистей, чем безопасная торная дорожка к убеждению, что Чарли сошла с ума. Никому неохота выглядеть дураком. В девяти из десяти случаев именно эта причина не дает людям поверить мне.
Гаррет несколько секунд смотрел мне в глаза, потом перевел взгляд на мои пальцы. Я буквально слышала, как у него в голове скрипят колесики. Спустя некоторое время я решила, что их не мешало бы хорошенько смазать.
— Откуда ты узнала, где искать тело мисс Эллери? — наконец спросил он.
— Я не собираюсь объяснять по второму разу.
— Серьезно…
— Нет.
Помолчав, он поинтересовался:
— И ты умеешь это с пяти лет?
Я фыркнула.
— Я вижу призраки с рождения. Это моему отцу понадобилось пять лет, чтобы мне поверить. Но когда я ему сказала, где искать тело пропавшей девочки, до него дошло, что я — настоящее сокровище.
— Ты о дочке Джонсонов? — уточнил Своупс.
Я постаралась не морщиться. Не люблю к этому возвращаться. Если бы меня спросили, я ответила бы, что мне трудно найти менее приятное воспоминание. В день, когда случилась «Катастрофа с дочкой Джонсонов», как я это называю, Дениз свернула на проторенную дорожку: предпочла мне не поверить и поклялась никогда больше об этом не говорить. В тот день я поняла: то, что я делаю, — ненормально. И некоторые люди — даже мои близкие — будут меня за это презирать. Разумеется, мачеха, надававшая мне пощечин перед толпой зевак, не завоевала моей любви.
— Все в порядке? — забеспокоился Сассмэн.
Чуть не забыла, что они здесь. Я сдержанно кивнула.
— Знаете, — вмешалась Элизабет, — мне кажется, он искренне пытается вам поверить.
Я скривилась и скептически посмотрела на нее. И очень зря — она же просто хотела помочь.
— Они сейчас здесь? — спросил Гаррет.
Я вздохнула; мне не улыбалось выслушивать его обвинения. Но раз уж он сам спросил…
— Да.
Он вынул записную книжку.
— Не могла бы ты спросить мисс Эллери, когда у нее день рождения?
— Нет.
Элизабет шагнула вперед:
— Двадцатого июня.
Я взглянула на нее:
— Он знает, когда ваш день рождения. Он просто меня проверяет.
— Нет? — разочарованно переспросил Гаррет. Казалось, он хотел услышать мой ответ, хотел поверить мне. Пусть и на пять минут. Знаю я таких — они верят, пока все благополучно. С ними нужно держать ухо востро. У них есть отвратительная привычка ударить исподтишка, когда я меньше всего этого ожидаю.
— Скажите же ему, — настаивала Элизабет.
— Вы не понимаете, — пояснила я. — Такие, как он, никогда не поверят окончательно. У него обязательно останутся сомнения. Он будет вечно меня допрашивать, выуживать сведения, которые ему уже известны, чтобы посмотреть, как я сяду в лужу. — Я оглянулась на Гаррета. — Так что пошел он к черту.
— Элизабет, — вмешался Сассмэн, — может, нам лучше…
— Нет! — крикнула она так, что я подпрыгнула, и Гаррет тут же уставился на меня. — Скажите ему. — Она подбежала к столу и наклонилась ко мне. — Ему нужно преодолеть себя и поверить вам. Он не знает, что теряет. Так и проживет всю жизнь с одномерным представлением о мире. У него не будет ни ориентира, ни надежды на то, что люди, которых он любил и потерял, перейдут в лучший мир. Что у них все будет хорошо.
Я поняла, что Элизабет говорит не о Гаррете. О себе.
Я встала и подошла к ней:
— Элизабет, что с вами?
Она чуть не плакала. Я заметила, что в ее тусклых глазах блестят слезы.
— Я столько хочу рассказать сестре, но она такая же, как он… как я. Я бы вам тоже никогда не поверила. — У нее бессильно опустились плечи. Элизабет бросила на меня виноватый взгляд. — Простите меня, Шарлотта, но это правда. Я бы вам никогда не поверила. И она не поверит.
