Димка, младший брат, сам учился на «четверки», с редкими «тройками» по русскому языку, и совершенно не понимал энтузиазма и гордости студента-переростка. Кое-чего не понимал и отчим, особенно отказ Егора вступать в ряды комсомола. В институте над этим же фактом скорбел их курсовой комсорг.
— А ежели я в Бога верю, во всякие небесные и земные силы, то какой из меня комсомолец? — спросил придирчиво Егор у комсорга.
Но комсорг видел таких «умных» и раньше.
— И на здоровье, — хладнокровно кивнул Егору. — Чудак человек, нынче все верят, потому как модно. И никого не колышут твои верования, не при Сталине живем. Одно дело, твои внутренние воззрения, а совсем другое — твоя общественная нагрузка. Я сам как никогда близок к Кришне, блюда из риса люблю, благовония люблю. И песни индийские люблю. И тем не менее, как видишь, продолжаю служить обществу. А за тебя, за неохваченную работой единицу, мне в райкоме по шапке бац!
— Денег на взносы жалко, — сказал грубо Егор.
Комсорг скривился, буркнул «жлоб!» и ушел. С отчимом разговор о том же был труднее:
— Сейчас ленятся идее служить, — горестно и желчно сетовал Гаврила Степанович. — Выгоды ноль, даже гляди, в дураках останешься. Вся эта перестройка, хренотень, уже диссидентов обратно зазывают, с Рейганом заигрывают. А на чем страна стоит? На ленинизме и советской власти! Расшатаете — все в клочья разнесет. Так что увиливать от гражданской позиции — это предательство, я так могу расценить.
— Вот я и хочу сознательно подойти, — кивнул серьезно Егор. — Когда изучу марксизм, изучу Ленина, изучу остальные теории, тогда займу свою позицию.
Отчим покрутил головой, повздыхал и отстал. А Димка, подслушивающий разговор из соседней комнаты, смeхом зашелся.
— Ты чего? — спросил Егор.
— У Маркса сотня толстенных томов сочинений, у Энгельса и Ленина столько же. Тебе жизни не хватит, чтобы их теории изучить. Вот и удивляюсь, силен ты трендеть, оказывается! — заявил Димка.
Перевалил за середину декабрь 86-го, малоснежный и морозный. В один из дней, когда на одну лекцию не пришел профессор (по договоренности раз в месяц он позволял себе загулять), а на другой царила спячка: пожилая старушка читала на трибуне главы из устаревшего учебника, шумно прихлебывая чаек из термоса и ничего не замечая вокруг, — Егор ушел из аудитории. День был свободен, он побродил по институту и решил отправиться на поиски студенческого театра.
Театр функционировал в Корабелке пару лет, а год назад в нем появился новый худрук по фамилии Петухов, режиссер с профессиональным образованием и яростью за потраченные в простое годы учебы в московском ГИТИСе. Он круто раскочегарил убогий кружок: собрал постоянный состав, выбил солидные суммы на оформление спектаклей, полностью обновил репертуар. Вместо капустников к датам, к Новому году и к 8 Марта, Петухов за полгода поставил: «В ожидании Годо» Беккета, «Скамейку» Гельмана (оба спектакля имели средний успех), затем «Взрослую дочь молодого человека» и «Серсо» Славкина — успех слегка возрос. Помимо своих студентов, стали приходить интеллигенты и тусовщики со всего города. Ради славы и признания со стороны ректората сам Петухов накатал пьеску из жизни института — представление «Корабелка» выдержало сорок показов, и все еще продолжало с августа свое победное шествие. Петухов получил благодарность от деканатов, парткома, вознегодовал на свой конформизм и решил смыть позор суперспектаклем, таким, чтобы небу стало жарко. Вывесил объявление, что театр набирает новых актеров к постановке «Гамлета»!
Впрочем, режиссер предпочитал не ждать, а действовать, целыми днями носился по этажам института, разыскивая нужные ему «рожи» (как он сам выражался). Егор столкнулся с ним в буфете, когда ел на обед салатик из тертой свеклы с крошечным яйцом. Нервный тощий парень почему-то придирчиво изучал, как Егор ест, сильно смущая того. Внезапно взвыл, двумя прыжками подсел за столик Егора, схватил за руку с вилкой, двигавшуюся ко рту (ошметки свеклы осели на одежде обоих), завопил шепотом:
— Старик, у тебя есть глаза, взгляд есть! Это сногсшибательно, это то, что мне надо. Давай шуруй ко мне в театр, даю роль классную и офигительную. Тиран, отец, призрак! Чуешь, куда клоню?
Лицо Егора выражало, что он пока ничего не чует.
— Представь, есть такой маленький хлипкий парнишка принц, которому страшно без папашки. Но кто на самом деле был его папашка? Ага, это корень, это выясним, ты и покажешь. Да, ты сможешь! Верю и вижу. Что, не берешь информацию?
— Не беру, — осторожно согласился Егор.
— Ты откуда такой?
— Из Новгорода, — мрачно сказал Егор, который не любил расспросов.
— Ништяк, в точку я попал. Значит, ты и сам из города предков, великих и кровожадных. В общем, слушай, новгородский дурень, — Петухов отечески потрепал Егора по плечу. — Играешь Призрака, отца Гамлета. И этот папаша был Сталиным, сатрапом и тираном. Как я тебя раньше не нашел? Ты первокурсник? Ну вот и хорошо, нечего скучать с недорослями на одной скамье, иди ко мне в труппу. Я не жадный, сразу главную роль отдаю. Решено, согласен, точка! Завтра после обеда сбор в репетиционной комнате... — крикнул Петухов и выскочил из буфета.
Егор так понял, что его уже куда-то завербовали. Слегка оглох от криков худрука, но протеста внутри себя не обнаружил. Ему понравилось, что кто-то им заинтересовался, что-то в нем увидел. И очень захотелось в чем-то таком ненормальном поучаствовать, всунуться, вмешаться, не заботясь о последствиях. И получить полное удовольствие от общего дела.
Для начала он впервые в жизни прочитал в библиотеке института пьесу Шекспира. «Гамлет» и понравился, и озадачил. Егор не понимал смысла поступков и особенно рассуждения самого принца Датского. И решил: просто-напросто хитер принц, прикидывается сумасшедшим, чтобы гасить всех вокруг без сопротивления, а для этого каждому успевает лапшу на уши щедро развесить. Еще поразмыслив на сон грядущий, Егор даже вывел определение для Гамлета — принц есть такой суперубийца для своей эпохи. Кругом принца, философа и говоруна, находятся простые, искренние во всем (в достоинствах и пороках) люди, у них слова и дела никогда не расходятся. А принц думает одно, говорит другое, делает совсем третье. Бормочет, взывает, плачет, и как только кто уши развесит, чтобы понять, о чем речь, он того слушателя вмиг накалывает на шпажонку. Вроде ловко, но слегка коробит, тем более что этот хитрый и умный убийца не имеет никакого отпора, не имеет достойного противника. Разве что резко отличается финал с ядом, так Егору казалось, там Гамлет сам себя, устав от злобы и хитрости в себе, уничтожает...
