Театральная комната располагалась в подвальном этаже, рядом с кабинетом военной подготовки (где в тире оглушительно палили из малокалиберных винтовок). Когда Егор вошел, кланяясь и говоря «здрасьте!», там сидело человек десять — всем входящим выдали по экземпляру текста пьесы. Петухов, не позаботившись перезнакомить новичков, сразу приступил к работе. Предложил каждому высказать, как они понимают пьесу, о чем она, и как актеры видят своих персонажей.
Егор послушал остальных, никто его собственные мысли не воспроизвел, поэтому сам сказал что думал, про суперубийцу. Сидевшие вокруг дружно захохотали, едва он кончил речь. Егор остался невозмутим. И сам мэтр Петухов пришел ему на выручку:
— Вот что я скажу, граждане, — солидно начал он, прерывая гогот. — Может быть, слишком просто, а скорее заковыристо, парень сформулировал. Но в его прочтении «Гамлета» есть готовая идея, есть концепция, под которую дважды два слепить готовый спектакль. А что другие? Вот ты, Светуля, говоришь, будто Гамлета убивают противоречия между его любовью, возвышенностью и холодом, который царит вокруг, среди других героев. Любовь — это твоя Офелия, вижу, ты уже готова начать изображать ее распрекрасной блондиночкой с губками бантиком. Да? Но почему тогда сам Гамлет начхал на нее?
— Он не начихал, а был вынужден таить свое чувство. Для своей и ее безопасности. Ну и долг перед убитым отцом заслонил, в какой-то степени, его личные переживания, — упрямо сказала Света-Офелия, миловидная и пухленькая блондинка, она была из «старых» звезд театра.
Все девушки в комнате накрашены были очень ярко, держались независимо, но и среди них Света выделялась уверенностью. Она так лихо перекидывала ножки с одной на другую (а куцая кожаная юбочка трепетала и смещалась наверх), что Егор на миг забыл обо всем, уставившись на белые свежие ее бедра. Тут же пришел в себя, покраснел, исподтишка огляделся, не заметил ли кто.
— Играем характеры! Яркие! Сочные. Внятные, — рявкнул, морщась, Петухов, даже слегка пристукнул кулаком по столу. — Никаких идиллий, никаких возвышенных манерных объяснений и поз. Только конкретность. Выкиньте прочь все эти постмарксистские штучки насчет конфликта между прогрессивным гуманистом и реакционными феодалами. Пошло, затрепанно, и неправда все это. Прав Егор в том, что нужно искать конкретные и адекватные нам сейчас мотивировки. Но гипотеза Егора антидемократична. Получится, что любое слово свободы, любые размышления и разговоры — вовсе не глоток свободы, а средство для оглупления трудящихся. Мы здесь за демократию, и за право каждого говорить сколько угодно и о чем угодно.
Все присутствующие с укоризной и недоверием посмотрели на Егора, он все-таки смутился, зарылся носом в листки пьесы.
— А вот возьмем антисталинскую проблематику, — продолжил вдохновенное выступление Петухов, — да с таким акцентом, чтобы Фрейдом запахло, вот тогда настоящий борщ сварганим, пусть чертям и цензорам из райкома тошно станет. В этом направлении будем работать. Призрак — Сталин и все тоталитарное начало в целом. Гамлет — сын с эдиповым комплексом, взыскующий нерешительный демократ. Офелию осовременим, в этой юбке и сыграешь (видать, самому Петухову понравился наряд Светы). А сейчас за работу. Ты мне скажи кратко, Егор, каким своего призрака представляешь, как изображать будешь, — с деланно подчеркнутым уважением обратился Петухов к Егору.
— Призраком и изображу, — смирно сказал Егор.
— Конкретно каким?
— Наверно, страшным. Но немного грустным и бессильным. Завидует и ненавидит живых. Я таких даже видел, — ответил Егор.
— Ишь ты, видел! — Петухов покрутил головой. — Ладно, с тобой мы будем отдельно работать, ты готовься. Пока читку по ролям начнем. Надо звучание, темп и обертоны поймать, чтобы точно, с чувством и пониманием...
Читать Егору пришлось мало, но все равно срывался голос, пробился скрежещущий кашель — от непривычки много говорить. И остальные новобранцы успели в первую читку измучить и потерять голоса, невольно переходя от декламации к крику. Егор разглядывал их, читающих людей, в кругу которых он оказался на неопределенно длительное время.
Королеву Гертруду играла вторая примадонна труппы, высокая, худая и очень порывистая студентка, которую некоторые окликали Феей, лишь ассистент Петухова Гриша называл полным именем Фелиция. У нее были крупные малоподвижные глаза с черными блестящими зрачками, которые иногда глядели на Егора, как ему казалось, недоверчиво и придирчиво. Он подумал, что она, а может быть, вообще все, кроме Петухова, считают его лишним, случайным в их коллективе. А сможет ли он играть на сцене?
Очень нравился ему сам Гамлет, которого играл ассистент Гриша: полный, громоздкий парень с бородой и в щегольских очках с золотой оправой. Егор сразу же устыдился своих очков, особенно ниток, намотанных на крепления дужек вместо сломанных винтиков, от чего дужки не складывались. Тем временем стали читать пьесу по второму кругу, сделав перерыв на воду и указания режиссера, — второе чтение шло усталым, но выразительным шепотом.
— Есть отличная идея, — энергичный Петухов не замечал, как растеклись оладьями по стульям его подопечные. — Сейчас отправляемся в зал. Пусть кто-нибудь сгоняет в буфет за бутербродами, минералкой и запасом. Светуль, выдай башли из кассы (она была бухгалтером театра). Премьеру будем играть до Нового года, числа тридцатого. Отсюда максимально ужесточим ритм тренировок!
Никто не пискнул, лишь девушки Света и Фелиция выразительно повздыхали. Петухов с Гамлетом галантно предложили дамам руки. Егор пошел за остальными на выход, к гардеробу. Зал был рассчитан на триста мест, Петухов гордо шепнул Егору, что пьеса «Корабелка» собирала по полтыщи и больше зрителей.
— Нам даже разрешили продавать билеты. Выручку пополам делим с администрациями клуба и института, деньги пускаем на декорации и костюмы. Нужен рывок, две-три премьеры, чтобы давать каждую неделю по три представления, и тогда мы начнем по-настоящему зарабатывать. И каждому в карман процент от прибылей! Независимыми и уважаемыми станем! Хотя, вряд ли все это позволят, но мечта роскошная.
Кроме еды парень, игравший Лаэрта, принес три больших (0.8) бутылки портвейна. У труппы была добрая питерская традиция выпивать всем вместе после работы для сплочения коллектива. «Снимать напряженку надо, старик, не то сгоришь», — важно объяснял новичку тощий, наркоман или туберкулезник, Лаэрт. Егор подумал, что на девять человек принесенного будет многовато, но ошибся. Пили здесь чуть ли не круче, чем грузчики в порту.
В остальном все происходящее ему было по душе: как яростно матерился Петухов, а ему вторили Гамлет с Королем и иногда Фелиция; как скрипели и гнулись доски на сцене, колыхались и шуршали, источая тусклую пыль, полотнища занавеса. И в ломках, в кривлянии и петушиных криках и топоте рождались вдруг удачные жесты, позы; отдельные фразы в пустом зале начинали звенеть и вызывать радость, как от пойманной птицы. Самого Егора на сцену не вызывали, вероятно, Петухов имел точное и решенное представление о Призраке, а все остальное пока нащупывал. Офелию и Лаэрта загнали до седьмого пота.
