Яська, без сил, рухнул на горячие камни. Перекатился на спину, прерывисто задышал, ловя трясущимися губами раскалённый воздух. Сердце ухало в груди, как гигантский кузнечный молот по наковальне. В голове было по-прежнему пусто, словно уверенный голос Ярослава враз изничтожил засевшую там нежить.
— Ты как? — спросил Ярослав, склоняясь над сопящим другом.
Яська приподнял голову и показал большой палец: мол, ничего, жить буду.
Ярослав кивнул. Скрылся во тьме. Потом возник снова и положил Яське на лоб что-то холодное.
— Что это? — просипел Яська, силясь приподняться на локотках. Однако в мышцах рук и ног завёлся какой-то трясун, так что конечности напоминали разваренные макаронины.
— Я, — ответил Ярослав, замирая рядом в позе турецкого падишаха.
— Я понял, что не Карлсон, — попытался пошутить Яська. — Где ты разыскал воду, да ещё такую холодную?
— Нигде.
Яське не понравилась сухость последней фразы — она словно прилетела из абсолютного космического мрака. Хотя… Если учесть, откуда именно «приплыл» сам Ярослав, тогда всё могло обстоять намного ужаснее.
Ярослав будто прочёл Яськины мысли.
— Я теперь всегда такой.
— Какой?
— Холодный.
Яська вскочил. Уставился в бледно-лиловое личико Ярослава, подсвеченное отблесками далёких зарниц, с отведёнными в сторону глазами. На камни что-то упало. Яська вгляделся и понял, что это ладонь Ярослава, такая же ледяная, что и всё остальное. Она была подобна подбитой птице. Пока ещё живой, но неизменно коченеющей.
— Но почему?!
Ярослав сокрушённо вздохнул.
— Я сам не сразу привык. Просто там, за гранью, — всё иначе. Прости, что напугал тебя. Не нашёл ничего другого, вот и прикоснулся, как есть.
Яська переборол страх. Накрыл своей ладонью ледяную кисть Ярослава. Улыбнулся.
— Спасибо.
Ярослав улыбнулся в ответ. Однако лишь мимолётно, отдавая дань откровению друга, буквально сразу же сделавшись вновь непроницаемым.
— Не за что. Ты ведь сам всё проделал, а я просто вслух читал.
— Ничего и не просто! Знаешь, как помогло! Я даже про страх забыл!
— Правда?
— А то!
Ярослав всё же выдернул кисть из-под Яськиных пальцев.
— Ты чего? — не понял Яська.
Ярослав виновато улыбнулся, снова отвел глаза.
— Ты не подумай только, что мне неприятно к тебе прикасаться… Вовсе нет! Даже напротив, я бы так вот сколько угодно просидел, когда рядом настоящий друг!
— А ты… То есть, я — друг?
Ярослав сверкнул во тьме синими зрачками.
— А разве нет?
— Нет. То есть, да! Я, просто… Я ведь думал, что обрёк тебя… вас… на вечные муки своими действиями.
— Ты ведь освободил нас.
— От чего?! Я же не знал, какого вам станется там, на другой стороне!
Ярослав кивнул.
— Всё лучше, чем томится в вечном неведении. Знаешь, я никому раньше этого не говорил — просто чтобы не пугать, — Ярослав внезапно умолк.
Яська ждал, не желая встревать с глупыми вопросами, понимая, что друг пытается собраться с мыслями — в душе он был готов к этому разговору уже давно, просто всё не знал, кому именно открыться.
Ярослав всё же решился.
— Мне казалось, что там, взаперти, всё повторяется изо дня в день. Знаешь, на старых пластинках бывают сколы или царапины. Порою, попав на такое заграждение, игла не в силах его преодолеть. Спираль нарушается, а из раструба доносится лишь одна единственная часть записи, которая повторяется вновь и вновь с каждым очередным оборотом бобины… Это, своего рода, кольцо. Мир, замкнувшийся на себе самом. Снаружи идут года, пролетают десятилетия, сменяются эпохи, а внутри — всё блекло и однообразно. День неизменно повторяется, как только игла вновь натыкается на баррикаду, — Ярослав вздохнул. — Порой мне казалось, будто я знаю, что именно выкинет Огонёк, или за что начнут отчитывать нашкодившую Ксанку… Моментами, я даже мог поклясться, что выполнил ещё вчера то поручение, перед лицом которого меня поставили сегодня поутру, хотя и не понимаю, как такое возможно. Я не могу объяснить всего этого. Но я просто уверен, что всё повторялось. А это самое гадкое: когда ты в чём-то уверен, но не можешь никак доказать, чтобы все остальные поверили.
— А что бы это изменило? — осторожно спросил Яська.
Ярослав вздёрнул плечи.
— Я не знаю. Да и какая теперь разница! Меня больше интересует другое: кому понадобилось устраивать всё это, и ради чего?
Яська не знал, что ответить.
— Оказывается, в мире много странностей, — вздохнул Ярослав. — И ни одна из них не желает проливать на себя свет. Что за стих я читал?
— А ты разве не знаешь?
Ярослав отрицательно мотнул головой.
— Тогда как же читал?
— На память. Засело когда-то.
— Мамочки…
— Чего ещё?
Яська почувствовал, как, не смотря на царящий повсюду жар, он буквально с головы до ног покрывается ледяными мурашками.
— Так ведь и правда!
— Ты о чём?
— Тебе вовсе не казалось!
— Казалось — что?
— Ну как же!.. Всё то, о чём ты только что говорил! Твою реальность и впрямь кто-то замкнул! Но только твою. Потому что остальной мир продолжил жить как и прежде!
— О чём ты? Ведь это всего лишь мои догадки и слепые суждения, ничем особо не подкреплённые.
— А вот и нет! — Яська чуть было не показал напрягшемуся Ярославу язык — вовремя смекитил, что к чему, и где именно они находятся. — Этот стих — «Когда мы спрячем за пазуху…» — написал Владислав Крапивин — я читал его «Голубятню!..» А он жил и писал уже после войны!
Ярослав молчал.
— Понимаешь, что всё это значит?! — Яська уже не мог сдерживаться. — Ведь это и есть доказательство! Чего ещё надо?!
Ярослав тщательно пережевывал нижнюю губу — Звезда хоть и «трансформировала» его под стать себе — если «трансформировала» вообще, — однако так и не смогла бесследно стереть сознание мальчишки. Вот он, сознательный сорванец, пытающийся познать истину, не смотря ни на что! Он преодолел даже смерть. Снёс утрату. Вытерпел одиночество. И ничуть не изменился, если только на ощупь. Взрослые так не могут. Ни здесь, ни где бы то ни было.
Яська вспомнил Росинку — та тоже не изменилась, хотя он и не знал её при жизни. А это значит одно: Звезда может приспосабливать лишь материю, а вот в противоборстве с добрым сердцем и чистой душой — она бессильна! Да, от Росинки пахло болотной тиной, но это ещё ничего не значит.
— Но зачем Им это? — пробормотал Ярослав себе под нос.
— Кому — им?
— Тем, которые наблюдают.
— А как они это делают?
— Никогда не видел в темноте за окном силуэт замершей птицы в ветвях дерева?
