повторяющая мозаику из зеркальных кусочков: белых по чёрному. Очень белых на чернильно-чёрном. Ещё белее было лицо Лины, которая шагнула в кадр из-за перегородки, успев ещё вскинуть руки к груди. А может, она хотела закрыть лицо.
И глядя в перекошенное лицо подруги, Лейла со всё нарастающим ужасом, который уже просто невозможно было осознавать, видела: медленное движение. Глаза Лины, её зрачки — расширяются, превращаясь в аспидно-чёрные провалы. И двигаются — куда-то поверх макушки Лейлы. И губы начинают раздвигаться в начальном звуке вопля, и…
Вспышка
Когда Лейла успела «свапнуть» 8 по экрану, она не смогла вспомнить — но вот на экране возник кадр со стеной, тот самый, что так понравился Лейле, напомнив драгоценное колье на бархатной подложке. Только вместо теперь — там была Лина, ослепительно, до боли в глазах белая — на фоне чёрной стены.
— Нет… — беззвучно, одними губами произнесла Лейла, не в силах моргнуть, чтобы остановить этот медленный кошмар наяву.
Со всех четырёх углов кадра полилась тьма, поглощая кусочки мозаики и прочие полутона, стягиваясь к Лине. Та слишком медленно двигалась, пытаяся что-то сделать. Словно непроглядная вода стала затапливать кадр снизу, поглощая тело Лины, её руки, грудь, шею.
Её глаза, расширенные с громадными чёрными зрачками, смотрели прямо на Лейлу. Когда чернота уже подступила к подбородку, залила рот и нос, глаза — всё смотрели. И Лейла, мысленно вопя так, что кричи она по-настоящему — окна бы повылетали, видела: над левым плечом подруги, попавшей в чудовищную ловушку, из темноты проступает нечто ещё более чёрное. Словно от черноты отслоилась ещё более непроглядная тень, без лица, без черт, но — повторяющая Лину один в один.
Лейла силилась преодолеть паскудный паралич, но снова оказалась парализована первобытным ужасом, когда на том месте, где могло быть лицо, у Тени — прорезался слепой, белый-пребелый глаз. И откуда-то пришло знание — если эта тварь увидит Лейлу, зацепит взглядом хотя бы вскользь — то всё…
Глаза Лины выглядывали поверх неумолимо затопляющей весь экран черноты. Вдруг — на миг стали обычными и шёпот, звучавший лишь в ушах Лейлы, хлестнул: «Бросай!!!». Это слово хлестнуло по заледеневшим нервам, током пронеслось по мускулам и сухожилиям, ввинчиваясь горячими иглами в суставы пальцев.
И рука Лейлы — сама, отзываясь на жгучий импульс, с неконтролируемой силой обрушила телефон вниз. Ровно за миг до того, как чернота — полностью затопила лицо Лины, а у чёрной твари посреди белого глаза проклюнулась точка зрачка. Удар экраном пришёлся на край столешницы. Раздался отчётливый, едва ли не бокальный звон и хруст. Шансов, что стекло уцелеет, не было никаких. И Лейла — наконец-то закричала…
Месяц спустя (вместо эпилога).
…вокруг всей осенней палитрой полыхал октябрь. Переливался жёлто-оранжево-красным, стыдливо маскируя всё более заметные прорехи: облетевшие кроны. Раньше всех сдались липы и торчали теперь в своей почти чёрной наготе на фоне по-особому синего неба.
Лейла стояла и смотрела на этих бесстыдниц — череда деревьев походила на старые телеграфные столбы. Они выглядели чуждо и неуютно рядом с берёзами и рябинами, по которым словно бездымное пламя переливалось от каждого дуновения ветра. Жёлтые берёзовые листочки, как чешуйки, усыпали дорожку, насколько хватало глаз. Дворники сюда захаживали редко, так что извилистые тропки — явно дело ног возвращающейся из школы ребятни. Кто из детей откажется пошуршать по листьям, прокладывая змееобразные траектории? Они с Линкой так тоже делали…
Лицо Лейлы на миг исказила гримаса быстрой внутренней боли. Они так делали… А ещё — обожали валяться в кучах листьев, хохоча до изнеможения, подбрасывали в воздух золотые шуршащие фонтаны и напрочь игнорировали недовольные окрики бабушек. Кто бы их остановил и в восемнадцать, вздумай они рухнуть в листвяную кучу?..
Лейла почувствовала, как на глаза опять наворачиваются слёзы, и сердито провела по лицу ладонями. Смотри не смотри, но по дорожке никто не прибежит — как бывало, когда они уславливались о встрече после школы. Но она и стояла и смотрела — из настоящего в прошлое, на двух подружек-школьниц: одна тоненькая, как стрекоза, светлая, словно совсем выцветший осенний листик. Вторая — круглая, шумная, яркая на фоне подруги даже в школьной форме. Смотри не смотри…
Лейла понимала, что надо уходить, но ноги словно приросли к асфальту. Разрывающая сердце тоска — и неявный страх — вдруг схлынули под натиском какого-то нового чувства. Надежда? Решимость? На что?! Для чего?! Отца, воспитывал в ней не только в дух спортивной соревновательности. Он научил её слушать вот такие — неописуемые «звуки своего нутра», то, что другие называют интуицией. То, что на ринге помогало ей внезапно угадать действия противника ещё до того, как тот начинал двигаться.
Лейла шумно, с силой вдохнула носом, задержала дыхание, давая тем самым «звукам нутра» звучать громче рассудка. Вот именно сейчас, глядя вдоль засыпанной листьями дорожки, соединяющей воспоминания детства с настоящим, Лейла нащупала путь. Даже ещё не сам путь — а намёк, ускользающий из-под прямого взгляда знак направления.
Девушка закусила губу, прикрыла глаза, взглянула на дорожку из-под ресниц. Они с Линкой так часто баловались: через приопущенные ресницы смотрели на пятно солнца над кронами, или фонарь, или окна. Тогда всё немного расплывалось, делалось зыбким, «нетуточным», как хихикали подружки, тут же начиная фантазировать на тему другого, более сказочного мира. Иногда удавалось так прищуриться, что вокруг фонарей или окон получались лучики, которые, если смотреть прямо, никогда не видно.
«Почти…»
Голос подруги прозвучал еле слышным шёпотом на фоне шелестящей листвы. Лейла вздрогнула, округлила глаза, но не стала лихорадочно озираться или убеждать себя, что ей послышалось. После того, как подруга исчезла почти на её глазах… а дисплей Лейлиного телефона — залило чернильной чернотой, в которой утонуло лицо со снимка… после того, как поиски пропавшей девушки не увенчались успехом, а судя по всему, скоро заглохнут… Лейла единственная не бросила этих поисков, всё время ожидала услышать этот нетуточный шёпот.
— Где?.. — одними губами спросила она, не отводя глаз от дорожки, такой светлой и безмятежной, озарённой мягким светом октябрьского солнца.
«Между…»
Шёпот, звучавший только в ушах Лейлы, словно обрёл физическое воплощение: ветерок скользнул с деревьев вниз, взметнул опавшие листья, прокатил зыбкой волной до обочины дорожки, рассыпал вдоль теней от деревьев. Чересполосье света и тени нарезало асфальт неровными фрагментами, напоминая сетку витражей.
Лейла смотрела до боли в глазах, но больше ни листика не шевельнулась. Или всё-таки она переутомилась, от частых рыданий и чувства вины — и что-то всё-таки сместилось, и теперь ей чудится всякое?..
