— Фрол Лукич Мальцев, — ветеран вытянулся в струнку. — Капитан в отставке. Под Кенисбергом разведротой командовал.
— Вот и отлично, Фрол Лукич! Ваш фронтовой опыт нам очень пригодится. Значит в двадцать два пятнадцать?
— Точно, — старик вытянул руку, демонстрируя часы в потертом корпусе. — Сколько лет прошло, а идут — секунда в секунду.
— Рад за вас. А еще что необычного заметили? — прервал Фрола Лукича Агранов, который резонно опасался того, что ветеран может погрузиться в бездонную пучину своих воспоминаний. — Дело, как вы понимаете, серьезное. Самоубийство. Важна каждая мелочь.
— Мелочь, — Мальцев наморщил лоб. — Мелочь. Ну, в старом пальто он был. Воротник поднял так, словно боялся, что его узнают. Кепка, потрепанная на голове. Ботинки без шнурков.
— Спасибо, — майор пожал отставному капитану руку. — Вы нам очень помогли.
— Так мы это… Всегда!.
— Ох, нехорошее у меня предчувствие. — Лихонин поставил саквояж на землю, присел на корточки, поднял и тут же опустил покрывало. — Черт, опять!
— Пластырь на виске?
— Именно. Я уже осматривал раны у других трупов. При таком глубоком зондировании мозга этот пластырь, простите, как мертвому припарка.
— Догадываюсь, — кивнул Агранов. — Вы были правы. Тот, кто за всем этим стоит, играет с нами. Подчеркивает, сволочь: это, ребята, моих рук дело. Маньяк?
Лихонин взглянул вверх.
— Надо бы крышу хорошенько осмотреть. Поднялся он туда не позже половины десятого вечера, а спрыгнул примерно в семь утра. Чем занимался самоубийца все это время?
— Вы Иван Корнеич, как я вижу, становитесь полноценным опером. — усмехнулся майор. — Обязательно осмотрим, хотя я и не слишком надеюсь, что самоубийца оставил предсмертную записку.
— Самоубийца, — задумчиво пробормотал Лихонин. — Сейчас, поглядим, какой ты самоубийца.
Подъехавшая неотложка отгородила возившегося с трупом доктора от Агранова и изрядно поредевшей толпы зевак.
Майор отправил подчиненных на крышу, а сам решил присоединиться к доктору. Когда он обошел вокруг машины, то увидел, что Лихонин ведет себя очень странно. Обычно степенный и рассудительный, доктор находился в стадии крайнего волнения. Не боясь испачкать брюки, он опустился на колени и лихорадочно ощупывал труп, словно искал у него в карманах ответ на все вопросы.
— На этот раз что-то особенное? — поинтересовался Агранов, заметив, что на бледном лице Лихонина выступили капли пота.
— Такого я еще не видел! — Лихонин отбросил покрывало. — Посмотрите на его шею.
Майор наклонился и увидел знакомые, сделанные грубой черной ниткой стежки. На этот раз они шли по окружности в том месте, где шея соприкасалась с торсом. Агранов перевел взгляд на застывшее лицо. Не старый еще мужчина, коротко стриженый мужчина выглядел умиротворенно. Так, будто спал в своей постели, а не лежал на тротуаре у пятиэтажного дома, с крыши которого спрыгнул час назад. Больше чем швы Агранова заинтересовала только стрижка. Он был профессионалом и прекрасно знал, что ни в одной парикмахерской так не стригут.
— Наш клиент. Из колонии самое большое как месяц вышел. Наверное, и татуировочки имеются. По отпечаткам пальцев…
— Не спешите с отпечатками, Дмитрий Федорович, — глухо проронил Лихонин. — Думаю, они не будут иметь ничего общего с… головой.
— Как?! — майор смотрел на доктора, как на сумасшедшего. — Что значит, отпечатки не будут иметь ничего общего, тьфу, с головой? Уж не хотите ли сказать…
— Хочу, Дима. Посмотри внимательнее. Сравни кожу на шее, и, скажем предплечьях. Ну, как?
— На лице бледная. Почти белая. Внизу — загорелая. Чем вы это объясните?
— Только тем, о чем думаете и вы. Голова принадлежит другому человеку и была пришита к туловищу. Уверен, что вскрытие покажет: оба реципиента или, проще говоря, донора к моменту операции были мертвы. Вы заметили, что от удара о бордюр треснул череп? Да-да. Именно в том месте. Рана внушительная и при этом — не капли крови.
— Может, его убили на крыше, а уж потом сбросили?
— Разрешите доложить!
Вернувшийся с осмотра крыши старлей не оставил от гипотезы майора камне на камне.
— Обычная крыша. Есть окурки, пустые пластмассовые бутылки из-под пива. Наш самоубийца не оставил после себя следов.
Майор устроился на бордюре рядом с Лихониным.
— Итак, получается, что вчера по лестнице на крышу поднялся мертвец, одолживший голову у другого покойника?
— Получается…
— Звучит не слишком научно, а доктор?
— Наука, друг мой — дама. Один обращается с ней как галантный кавалер. Целует ручку, говорит комплименты, пытаясь добиться взаимности. Второй идет напролом и, как правило, достигает больших успехов. Он обращается с наукой, как с проституткой самого низкого пошиба. Насилует ее и силой вырывает тайны, которые человечество еще не готово узнать.
— Философия! — позабыв о приличиях, майор сплюнул на тротуар. — Мы имеет дело с преступником. Наглым подонком, устраивающим концерт, единственная цель которого запутать нас и внушить то, о чем вы сейчас говорили. Мертвецы, милый доктор не лазают по крышам, а поменять голову, как какую-то кепку невозможно.
— Что ж, дорогой мой прагматик, в таком случает готов выслушать вашу, более реалистичную версию.
Агранов встал и отряхнул брюки.
— Вчера по лестнице поднимался совсем другой человек. Он намеренно прикрыл лицо воротником. Позже, когда все, включая нашего дорого разведчика, спали, кто-то втащил на крышу того, кого сейчас повезут в морг. На мертвеца напялили пальто и ботинки без шнурков. Это, заметьте единственное, что запомнил Мальцев. Что может быть логичнее и рациональнее? Аналогичная ситуация и с другими трупами. Дырка в голове еще не означает того, что была проведена операция на мозге. Вы же умный человек, Иван Корнеевич!
— Был еще один. Тоже умный и очень талантливый, — тихо произнес Лихонин. — Десять лет назад он работал патологоанатомом в городском морге. Нет, не может быть…
— Чего не может быть?
— Видите ли, Дмитрий, эти швы напомнили мне милые шутки доктора Чадова, моего предшественника. Работая в морге, этот человек занимался весьма странными экспериментами. Манипулировал частями разных трупов. Ампутировал, скажем, ноги одного мертвеца, а затем пришивал их другому. Вообразите себе картинку: к телу молодой женщины, умершей в автомобильной катастрофе пришпандоривались ноги старика. Худые, с вздувшимися венами. Чадова не смущал пол.
— Он что был сумасшедший? Разве никто ничего не заметил?
— Почему же? Заметили. Разразился скандал. Правда, только в узких кругах медиков. После гибели Чадова дело постарались замять. То, как долго занимался этот некромант своими ужасающими опытами, осталось неизвестным. Могу предположить, что на местном кладбище есть не меньше десятка сборных покойников.
