[Джонни, оно кусается, оно КУСАЕТСЯ!]
Что-то ужасно знакомое было в этих усах, что топорщились над уголками рта.
[Джонни, глаза… пожалуйста… его глаза, черные…]
[Джонни тебе не поможет, мой мальчик. Он не помог тебе тогда и не сможет помочь сейчас.]
Конечно, не сможет. Его старший брат Джонни умер шесть лет назад. Ральф нес гроб на похоронах. Джонни умер от сердечного приступа, возможно, это было дело Случайности, как и у Макговерна, и…
Ральф посмотрел налево, но кресло пилота и кабина уже исчезли, как и Эд Дипно. Ральф видел старую плиту, на которой мама готовила в те времена, когда они жили на Ричмонд-стрит (она никогда не любила готовить и потому готовила плохо), и открытую дверь в столовую. Он увидел их старый обеденный стол. Посреди стола стоял стеклянный кувшин. В кувшине – ярчайшие алые розы. У каждой, казалось, есть лицо… кроваво-красное лицо с открытым ртом…
Но это неправильно, подумал Ральф. Все это неправильно. У нее в доме никогда не было роз… у нее была аллергия почти на все, что цветет, и на розы в особенности. Если рядом были розы, она начинала чихать, как ненормальная. Единственные букеты, которые она могла держать в доме, были индейские, и в них не было никаких цветов, только осенние травы и листья. Я вижу розы, потому что…
Он опять посмотрел на существо в кресле-качалке, красные пальцы которого теперь срослись и подозрительно напоминали плавники. Он взглянул на багровую массу, которая все еще лежала на коленях у этого существа, и шрам у него на руке вновь начал пульсировать жаром.
Что, черт возьми, происходит?!
Но он знал. Он все понял, как только перевел взгляд с красного существа в кресле на картину на стене – картину, где был изображен краснолицый злобный Иисус, наблюдающий за тем, как ужинает семья. Это был не его старый дом в Мэри-Мид и точно – совершенно точно – не самолет, летящий над Дерри.
Это был двор Кровавого Царя.
1Не задумываясь о том, почему он это делает, Ральф засунул руку в карман и судорожно сжал в кулаке одну из сережек Луизы. Его собственная рука казалась какой-то чужой и далекой, как будто это и в самом деле была чья-то чужая рука. Он вдруг понял одну интересную вещь: оказывается, никогда в жизни ему не было так страшно. Ни разу. Он думал, что ему страшно, и такое случалось не раз и не два, но это был не настоящий страх. Единственный раз, когда Ральф был близок к нынешнему состоянию, – это в Публичной библиотеке Дерри, когда Чарли Пикеринг сунул нож ему под ребра и пригрозил, что выпустит ему кишки. Но по сравнению с нынешним ощущением это было всего лишь маленькое неудобство.
Приходил зеленый человек… Он казался хорошим, но я могу ошибаться.
Ральф очень надеялся, что Луиза не ошибалась; он очень-очень на это надеялся. Потому что зеленый человек – это все, на что он сейчас мог рассчитывать.
[Ральф! Не считай ворон! Смотри на маму, когда она с тобой разговаривает! Тебе уже семьдесят лет, а ты ведешь себя так, как будто тебе до сих пор шестнадцать, такой же тупица!]
Он повернулся к красноперому существу, расплывшемуся в кресле. Теперь оно было совсем не похоже на его мать.
[Ты – не моя мать, а я все еще в самолете.]
[Нет, ты уже не в самолете, мой мальчик. Не сделай ошибку, считая, что это так. Сделаешь один шаг из моей кухни – и падать будешь долго.]
[Прекращай этот балаган. Я вижу, что ты собой представляешь.]
Эта тварь говорила булькающим и хрипящим голосом, от которого Ральфа пробирал озноб.
[Нет, ничего ты не видишь. Ты, может быть, думаешь, что видишь, но ты не видишь. И это правильно. Тебе лучше не видеть. Тебе лучше не видеть меня никогда в моем настоящем обличье. Поверь мне, Ральф, тебе лучше меня не видеть, ты этого просто не выдержишь.]
С нарастающим ужасом Ральф смотрел на это кошмарное существо, которое было его матерью, а теперь превратилось в огромную рыбу-кошку, хищного обитателя дна с острыми зубами, шлепающими вывернутыми губами и усами, свисавшими теперь почти до подола платья, в которое все еще было одето это существо. Жабры на шее открывались и закрывались, словно длинные порезы, обнажая красную плоть. Глаза стали круглыми и лиловыми, и Ральф увидел, как глазницы начали отдаляться друг от друга. Они раздвигались в стороны, пока глаза не оказались почти на боках головы.
[Не дергайся, Ральф. Стой на месте. Ты скорее всего умрешь во взрыве, не важно, на каком ты сейчас уровне – взрывные волны распространяются здесь точно так же, как и везде, – но эта смерть все равно будет лучше, чем моя смерть.]
Рыба-кошка открыла рот. В зубах она держала кроваво-красного человека, который как будто весь состоял из вывернутых наружу внутренностей и каких-то странных опухолей. Казалось, он смеется над ним.
[Кто ты? Ты Кровавый Царь?]
[Так меня называет Эд… но нам надо придумать другое имя, которым мы будем меня называть. Только ты и я, ты согласен? Давай подумаем. Если тебе не хочется, чтобы я был мамой Робертс, может быть, назовем меня Царской Рыбой? Ты же помнишь Царскую Рыбу, правда?]
Ну да, конечно, он помнит… но настоящая царская рыба никогда не была в «Амосе и Энди», и вообще это была никакая не царская рыба. Настоящая царская рыба – это Царь-Рыба, и она жила в Пустошах.
2Однажды летом – Ральфу Робертсу было тогда семь лет – он поймал огромную рыбу-кошку, когда ходил на рыбалку со своим старшим братом Джоном – в те времена рыбу, которую ловили в Пустошах, еще можно было есть. Ральф попросил брата снять с крючка бьющуюся рыбину и положить ее в ведро со свежей водой. Джонни отказался, процитировав «Заповеди рыболова», как он это называл: хорошие рыбаки должны сами собирать свои снасти, сами копать своих червей и сами снимать с крючка свой улов. Ральф только потом понял, что Джонни скорее всего пытался скрыть свой собственный страх перед этим огромным и каким-то даже неземным существом, которое его младший брат выловил из грязной и теплой, как моча, воды Кендускега.
В конце концов Ральф сам схватил бьющееся тело рыбы, которое было одновременно скользким, чешуйчатым и колючим. А Джонни напугал его еще больше, предупредив его тихим, зловещим голосом, чтобы он не прикасался к усам. Они ядовитые. Бобби Терриолт мне говорил, что, если рыба уколет тебя этими усами, тебя парализует. И ты проведешь весь остаток жизни в инвалидном кресле. Так что будь осторожен, Ральфи.
Ральф вертел рыбу в руках, пытаясь вытащить крючок из ее темного мокрого тела так, чтобы не дотрагиваться до усов (он не верил Джонни и в то же время безоговорочно верил), ему были противны ее огромные жабры, выпученные глаза, рыбный запах, который, казалось, с каждым вдохом все глубже и глубже проникает ему в легкие.
