Ральф вертел рыбу в руках, пытаясь вытащить крючок из ее темного мокрого тела так, чтобы не дотрагиваться до усов (он не верил Джонни и в то же время безоговорочно верил), ему были противны ее огромные жабры, выпученные глаза, рыбный запах, который, казалось, с каждым вдохом все глубже и глубже проникает ему в легкие.
Наконец в глубине тела рыбы раздался звук, словно что-то порвалось, и крючок начал освобождаться. Свежие струйки крови хлынули их углов дергающегося, умирающего рта. Ральф вздохнул с облегчением… но, как оказалось, он поторопился. Рыба ударила хвостом, и крючок освободился. Рука, которой Ральф вытаскивал его, соскользнула, и в этот момент окровавленная пасть рыбы сомкнулась на его пальцах. Ральф не помнил, было ли это больно. Сильно больно или не сильно? А может, даже совсем не больно? Он совершенно не помнил. Он помнил только крик Джонни, в котором был ужас, и свою собственную уверенность, что рыба заставит его заплатить за свою смерть и откусит ему два пальца на правой руке.
Он помнил, как кричал сам, и тряс рукой, и умолял Джонни помочь ему, но Джонни пятился прочь от него, его лицо было бледным, а губы дрожали. Ральф отчаянно тряс рукой, но хватка рыбы напоминала мертвую хватку бульдога, усы
[ядовитые усы… и ты проведешь весь остаток жизни в инвалидном кресле]
били Ральфа по запястью, а черные глаза таращились на него.
В конце концов он ударил ее о ближайшее дерево, сломав ей спину. Рыба упала в траву, все еще дергаясь, и Ральф наступил на нее ногой. Тогда-то он и пережил последнее в тот день потрясение. Изо рта рыбы полезли внутренности, а из того места, куда наступил Ральф, вывалилась связка кровавых яиц. Именно тогда он и понял, что царская рыба – это на самом деле она, и что он убил ее за пару дней до того, как она должна была освободиться от этой икры.
Ральф перевел взгляд с отвратительной массы на свою окровавленную руку и завыл, словно призрак из страшной истории. Когда Джонни дотронулся до его руки, чтобы успокоить, Ральф вырвался и убежал. Он бежал до самого дома, а потом заперся у себя в комнате и не выходил до вечера. Он потом целый год не ел рыбу, и он никогда больше не имел дела с рыбами-кошками.
До сегодняшнего дня.
3[Ральф!]
Это был голос Луизы… но очень далеко. Так далеко!
[Сделай хоть что-нибудь! Не давай этой твари тебе помешать!]
Только сейчас Ральф понял, что вещь, которую он принял за красный вязаный платок, на самом деле была кучей кровавых яиц на коленях у Кровавого Царя. Кровавый Царь наклонился к нему через это пульсирующее покрывало, его губы скривились в омерзительном подобии участливой улыбки.
[Что-то не так, Ральфи? У тебя что-то болит? Скажи мамочке.]
[Ты мне не мать.]
[Нет – я Царь-Рыба! И горжусь этим! Я могу ходить и могу говорить! А если честно, я могу быть всем, чем угодно. Ты можешь об этом не знать, но изменение облика – давняя традиция в Дерри.]
[Ты знаешь зеленого человека, которого видела Луиза?]
[Разумеется! Я знаю всех соседских ребят!]
Но Ральф уловил удивление, промелькнувшее на чешуйчатом лице.
Жар вдоль руки снова усилился, и Ральф неожиданно понял: даже если Луиза была где-то здесь, она все равно не смогла бы его увидеть. Царь-Рыба распространяла вокруг себя яркое пульсирующее сияние, и оно полностью окружило его. Сияние было красным, а не черным, но все равно это был мешок смерти, и теперь Ральф понял, что значит оказаться внутри такого мешка, что значит быть пойманным в сеть, сплетенную из твоих самых отвратных страхов и самых мерзких переживаний. От этого невозможно освободиться, этот мешок не разрежешь, как тот, в котором лежало кольцо Эда.
Если я собираюсь спастись, подумал Ральф, мне придется бежать очень быстро – чтобы продрать его насквозь и прорваться на ту сторону.
Он по-прежнему сжимал в кулаке сережку Луизы. Теперь он держал ее так, чтобы острый «гвоздик» торчал между пальцами – теми двумя, которые шестьдесят три года назад ему едва не оттяпала рыба. Он произнес про себя короткую молитву, но обращенную не к Богу, а к зеленому человеку Луизы.
4Царь-Рыба наклонилась вперед, злобно глядя на Ральфа. Зубы, обнажившиеся в ухмылке, теперь казались еще длиннее и еще острее. Глядя на капли бесцветной жидкости, что стекали с усов, Ральф подумал: Это яд. Проведешь весь остаток жизни в инвалидной коляске. Черт, как же мне страшно. Просто до смерти страшно, блин.
Луиза кричала издалека: [Быстрее, Ральф! ТЕБЕ НАДО СПЕШИТЬ!]
А маленький мальчик кричал где-то намного ближе, кричал и тряс правой рукой, пытаясь стряхнуть рыбу, которая вцепилась ему в пальцы, – беременного монстра, который не собирался его отпускать.
Царь-Рыба наклонилась еще ближе. Ее платье зашелестело. Теперь Ральф почувствовал запах маминых духов. «Святая Елена», смешанная с противным, чуть тухловатым запахом рыбы.
[Таковы вкратце мои намерения. Я хочу, чтобы Эд Дипно все-таки своего добился. Я хочу, чтобы мальчик, о котором тебе говорили друзья, умер на руках своей матери, и я хочу видеть, как это случится. Мне пришлось потрудиться здесь, в Дерри, и, как мне кажется, я прошу очень немногого за свои труды. Но сначала мне нужно закончить с тобой. Я…]
Ральф сделал еще один шаг в эту непереносимую вонь. Теперь он различал другой образ за образом матери и даже за образом Царь-Рыбы. Он видел яркого человека, красного человека с холодными глазами и безжалостным ртом. Этот человек напомнил ему Христа с той картины, которую он видел несколько мгновений назад… а не той, которая висела на кухне у мамы на самом деле.
Выражение крайнего удивления появилось в черных глазах Царь-Рыбы… и в холодных глазах человека, который проступал за ней.
[Что ты делаешь? Пытаешься сбежать от меня?! Ты что же, хочешь провести весь остаток жизни в инвалидной коляске?]
[Знаешь, дружок, я мог бы придумать кое-что и пострашнее… дни, когда мы играли на первой базе, давно позади.]
Голос становился все громче – это был голос матери, когда она сердилась.
[Послушай, что я тебе говорю, мальчик мой! Слушай меня!]
На мгновение старый приказ, произнесенный голосом, так похожим на голос матери, заставил Ральфа остановиться. Но потом он снова шагнул вперед. Царь-Рыба отшатнулась, ее хвост под платьем хлестал вверх-вниз.
[ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!]
Собрав все свои силы, чтобы удержаться от крика и не убежать, Ральф протянул вперед правую руку. Сережка Луизы казалась ему маленьким теплым хрусталиком, зажатым в ладони. Сама Луиза была вроде бы где-то рядом, и Ральф подумал, что это вовсе неудивительно – ведь он забрал у нее столько энергии. Чувство ее присутствия было очень приятным; оно успокаивало и придавало сил.
