Яська в ужасе отвёл взор.
А девчушка догрызла петушка и принялась тереть влажные глаза липкими кулачками.
Первый проход…
Задумчивый путник, смотрящий в окно. На соседней полке — его нехитрый скарб: узелок и деревянная клюка. В клетке на столе притихла чёрная ворона. Подле, изваяние распятого Христа. Путник тянет руку, хочет прикоснуться к Спасителю, но ворона назидательно каркает, словно предупреждая: нельзя. Рука с дрожащими пальцами замирает… а взор по-прежнему устремлён за стекло, в мутную темень. Ворона успокаивается, рука путника безвольно падает на колени. Затем всё повторяется. И так снова и снова, будто безболезненная скорбь о так и не содеянном.
Второй проход…
На нижней полке лежит обнажённая женщина, трогает тонкими пальцами себя ниже пупка. Чуть слышно постанывает — непонятно, то ли от боли, то ли от наслаждения. В районе упругих грудей виднеется что-то тёмное, похожее на костлявые пальцы. Женщину обнимают со спины, только непонятно, что именно и с какой целью… Внезапно живот начинает раздуваться. Женщина в ужасе отдергивает руки от собственных гениталий, силится избавиться от крепких объятий. Однако тщетно. Костлявые пальцы, словно пристыли к рёбрам: их не смахнуть просто так! А внутри живота что-то извивается: крупное, подвижное — оно мечется из стороны в сторону, в поисках выхода. Женщина кричит от нестерпимой боли, а из-под полки доносится равнодушный смех.
Третий проход…
В углу, у откинутого столика склонился толстяк. На голове много проплешин, редкие пучки растительности похожи на слипшийся пух цыплёнка. Закатившиеся поросячьи глазки. Расплывшийся по щекам нос. Тщательно сомкнутые губы. С многочисленных подбородков стекает вязкая слюна. Сюртук на уровне груди заляпан чем-то коричневым, будто толстяка только что стошнило. Под ногами и впрямь растекается вонючая лужа. Столик завален всевозможными пакетиками, контейнерами и тарелками с едой — такое ощущение, что вот-вот нагрянет большая компания. Внезапно толстяк возвращается к реальности, смотрит на Яську, как на что-то мерзкое, и гнусаво ворчит: «Есть хочу!» И ну, уплетать за обе щёки какую-то заплесневелую кашу. Просто так, руками, оглядываясь по сторонам, словно Яська претендует на этот свинский банкет. Толстяк расправляется с провизией за какую-то минуту! Окидывает голодным взором объедки и снова к Яське: «Есть хочу!» Облизывает тарелки и контейнеры, стряхивает из пакетиков в бездонную глотку последние крошки. Затем и вовсе принимается лизать стол, изредка поскрипывая зубами по дереву. В конце концов, вскакивает на коротенькие, как у шкафа, ножки и скидывает с себя сюртук. Из-за пазухи льётся, да так основательно, что за какой-то миг пол оказывается целиком уделанный тошнотворной субстанцией. Толстяк не обращает на это внимания, лишь откидывает прочь загаженное одеяние и падает на колени — шлёп! В его груди — дыра. Чёрная, прогнившая, зловонная. С отвислых клочков кожи капает не переваренная пища. Толстяк вожделенно улыбается, льнёт к полу и принимается отвратительно чавкать, заново поглощая уже съеденное. Из дыры на груди снова капает, однако на ход пиршества это никак не влияет. Толстяк лишь довольно похрюкивает.
Четвёртый проход…
Маленький мужичок, в поношенном пальто и шляпе, пытается водрузить на верхнюю полку огромный чемодан. У него это никак не получается — не хватает роста. Однако мужичок не сдаётся, ни смотря на одышку, — встаёт на цыпочки, тянется всё выше, выше и выше… Наконец у него всё же получается запихнуть чемодан, однако тот теперь невиден с нижней полки, и мужичка это явно настораживает. Он начинает прыгать на месте, смешно дрыгая ногами. Цепляется за края верхней полки, пытается подтащить равнодушный чемодан за кожаный бок, — но всё тщетно. Потом всё же додумывается встать ногами на нижнюю полку. Подошвы туфель грязные, но мужичка это, такое ощущение, мало заботит — он занят куда более важным делом, ему не до соблюдения этикета. Он тянет дрожащие руки к заветной поклаже и всё же дотягивается. Но при этом теряет равновесие — поскальзывается на грязи от собственных же туфель — и летит вниз головой, вместе с чемоданом. Шмяк, прямо в жижу и скопление не то червей, не то змей! Туфли — в стороны, шея — наперекосяк, чемодан — прямиком в коридор… Бух о пол, будто сытый филин, и — нараспашку. К Яськиным ногам летит порядочный булыжник, если в голову — мама-мама! Однако внутри чемодана есть камешки и побольше. А мужичёк не чувствует боли — раз, и уже на ногах, — смотрит так, с прищуром, словно не доверяет. И впрямь, заявляет фальцетом: «Это моё! Всё! Не тронь!» — И бряк на пузо, собирать раскатившиеся булыжники, будто те, бесценные алмазы.
Пятый проход…
Пьяная драка. Друг напротив друга застыли двое. Оба в разодранных тельняшках, закатанных до колен трико и вонючих носках, со съехавшими пятками. Оба с искажёнными злостью губами, «фонарями» под глазами, сбитыми в кровь костяшками на кистях рук. Оба и думать забыли о том, что послужило началом ссоры, чего им нужно друг от дружки, и как давно продолжается эта безумная драка. Рука одного пытается нащупать на столе нож. Другой, тянется к горлышку разбитой бутылки. Миг и начинается кровавая драка. У одного, сильно рассечена щека. У другого, стремительно алеет тельняшка на боку. Обоим всё равно. Они наскакиваю друг на друга снова и снова. Словно актёры театра, в попытке отрепетировать заученную роль до автоматизма. Однако зрителям нет до их представления никакого дела. Они вскарабкались с ногами на полки и безучастно смотрят в окно, словно именно там, за стеклом, заключается последний смысл их грустного существования под сенью бесконечной битвы.
Шестой проход…
Полыхает пожар. Пламя скачет по полке, на которой лежит почерневшее тело. Пальцы на ногах и руках обуглились. Со свистом лопаются глазные яблоки. Потрескивает, запекаясь, кожа. Под потолком, вперемешку с угаром, висит сладковатый запах прожаренного мяса. Кажется, что всё кончено. Однако пожар просто царит, вне времени и пространства. А тело содрогается в конвульсии, пытается подняться, хватаясь чёрными пальцами за раскаленную добела стену. Пустые глазницы излучают мрак, с приоткрывшихся губ слетает серый пепел, на пол сыплется бахрома сгоревших волос. Человек манит к себе, учит: «Не верь им. Чему бы они тебя ни учили! Чего бы ни обещали… Всё это — ложь! А истина тут, в плазме!» Пламя становится выше. Оно словно питается слетевшими с почерневших губ словами. Оно заполняет собою весь проход, скачет по соседним полкам, словно кого-то ищет. Да, оно ищет уверовавших в правду последних слов. Оно ищет новое топливо. В угоду истине.
