– Находился в этом ящике? Лучшая версия из всех, которые мне доводилось сегодня слышать.
– Эф? Нора? – послышался в наушниках голос Джима, находившегося снаружи.
– Что такое, Джим? – отозвался Эф.
– Мне только что позвонили из инфекционного отделения Медицинского центра Джамейки. Уверен, вы сразу помчитесь туда.
Медицинский центр Джамейки
Больничный комплекс Джамейки находился всего в десяти минутах от аэропорта имени Джона Кеннеди, если ехать по скоростному шоссе Ван-Вик. Он был одним из четырех нью-йоркских медицинских центров, включенных в Программу планирования готовности к биотеррористическим действиям, и служил важным звеном системы синдромного мониторинга. Всего несколько месяцев назад Эф вел здесь семинар в рамках проекта «Канарейка», поэтому хорошо знал, как пройти в изолятор воздушной инфекции на пятом этаже.
На двустворчатой металлической двери красовался большой рельефный ярко-оранжевый трилистник – знак биологической опасности, указывавший на реальную или потенциальную угрозу для клеточных материалов и живых организмов. Предупредительная надпись гласила:
ИЗОЛЯТОРКОНТАКТНАЯ ПРЕДОСТОРОЖНОСТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНАПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
За столом возле двери сидела дежурная. Гудвезер предъявил удостоверение ЦКПЗ, но женщина и так узнала Эфа: она хорошо помнила учения по биозащите, которые проводила здесь «Канарейка». Дежурная встала, чтобы провести Эфа в отделение.
– Что случилось? – спросил он.
– Хотела бы я обойтись без театральных эффектов. – Женщина приложила свой пропуск к сканеру, отпирая металлические двери. – Но вы должны все увидеть сами.
Им открылся довольно узкий проход, бо́льшую часть которого занимал сестринский пост. Отодвинув синюю занавеску, дежурная пропустила Эфа в просторный вестибюль, где на больших подносах лежали контактные принадлежности: халаты, защитные очки, перчатки, бахилы и одноразовые респираторы N95. Здесь же стоял большой круглый бак для мусора, на который тоже был нанесен красный знак биологической опасности. Респираторы N95 отфильтровывают 95 процентов частиц размером от 0,3 микрона и выше. Это означает, что они защищают человека от большинства воздушных вирусных и бактериальных патогенов, однако против смертоносных химических соединений и ядовитых газов эти средства бессильны.
После скафандра, в котором Эф работал в аэропорту, респиратор, хирургическая шапочка, очки, халат и бахилы не казались ему надежной защитой – он чувствовал себя едва ли не голым. Облачившаяся в такой же наряд дежурная с силой надавила на плунжерную кнопку, открывающую внутреннюю дверь изолятора, и Эф почувствовал, как его потянуло в проем, словно заработал вакуумный насос: в изоляторе поддерживалось давление ниже атмосферного, чтобы воздух мог только входить внутрь, но ни в коем случае не выходить, – ни одна вредоносная частица не должна была вырваться наружу.
В изоляторе вправо и влево уходили коридоры, а напротив двери размещался центральной пост. Эф увидел там ноутбук в пластиковом чехле, интерком для связи с внешним миром, дополнительные средства защиты; рядом стояла каталка, на которой были разложены лекарства и средства неотложной помощи.
Больничный покой состоял из восьми небольших боксов. Восемь боксов высшей степени защиты на два с четвертью миллиона жителей Куинса. У специалистов есть такой термин: «буферная емкость». Он означает способность системы здравоохранения быстро расширить свои возможности, чтобы адекватно удовлетворить нужды населения в случае широкомасштабного бедствия. Население только одного Нью-Йорка составляет 8,1 миллиона человек и продолжает расти. А больничных коек в Нью-Йорке около шестидесяти тысяч, и число их постоянно уменьшается. Проект «Канарейка» был создан в надежде хоть немного подправить эту удручающую статистику; он преподносился как некий промежуточный, «политически целесообразный» этап на пути к более эффективной системе борьбы с биологическими угрозами. В ЦКПЗ видели в этой целесообразности «оптимистическое начало». Эф предпочитал иную характеристику: «магическое мышление».
Следом за администратором он вошел в первую комнату. Это не был бокс высшей степени защиты – ни воздушного шлюза, ни стальных дверей; самая обыкновенная больничная палата с кафельным полом и лампами дневного света. Эф сразу обратил внимание на спасательную капсулу, придвинутую к боковой стене. В сущности, спасательная капсула – это не что иное, как носилки одноразового использования в виде прозрачного пластикового ящика, весьма похожего на стеклянный гроб. Снаружи на капсулу навешиваются кислородные баллоны, по бокам есть круглые отверстия, к которым крепятся пластиковые рукава, заканчивающиеся перчатками. Сейчас капсула пустовала, рядом валялись пиджак, рубашка и брюки, разрезанные хирургическими ножницами. Тут же лежала тульей вниз фуражка пилота – на околыше виднелась эмблема авиакомпании «Реджис», крылатая корона.
В центре палаты в шатре из прозрачного пластика стояла больничная койка с металлическими перилами. Возле шатра размещалось контрольное оборудование. Тут же возвышалась капельница, увешанная мешочками с жидкостями. Постельный набор состоял из зеленой простыни и двух больших белых подушек. Изголовье кровати было приведено в вертикальное положение.
На койке сидел, положив руки на колени, капитан Дойл Редферн. Босой, в одеянии из больничной сорочки с завязкой сзади, он выглядел вполне живехоньким. Если бы не канюля, вставленная в вену, и не искаженное гримасой исхудалое лицо – с тех пор как Эф нашел его в кабине экипажа, пилот, похоже, сбросил килограммов пять, – его можно было бы запросто принять за обычного пациента, ожидающего осмотра.
Капитан с надеждой посмотрел на посетителя:
– Вы из авиакомпании?
Эф покачал головой. Он ничего не понимал. Прошлой ночью этот человек лежал на полу кабины и, закатив глаза, жадно хватал ртом воздух; он был явно при смерти.
Пилот поменял положение тела, и тонкий матрас под ним скрипнул. Редферн поморщился, словно ему было неудобно сидеть.
– Что произошло в самолете? – спросил он.
Эф не мог скрыть разочарования:
– Я ехал сюда с надеждой услышать от вас ответ на этот вопрос.
Эф стоял перед рок-звездой Габриэлем Боливаром. Тот сидел, нахохлившись, на краешке кровати, как черноволосая горгулья в больничной сорочке. Без своего фирменного жуткого грима он оказался на удивление симпатичным. Свалявшиеся волосы придавали ему вид человека, которому жизнь далась нелегко.
– Адское похмелье, – пробормотал Боливар.
