Уилл ощущает слабость — наверное, из-за солнца. Как правило, он в это время спит. Возможно, он совершает ошибку.
Ему необходимы силы.
И он поступает, как всегда в трудную минуту, — протягивает руку назад за свернутым спальником. Не разворачивая, залезает в теплую сердцевину и вытаскивает оттуда бутылку темно-красной крови.
Нежно гладит этикетку, на которой его собственным почерком выведено: «ВЕЧНАЯ — 1992».
Абсолютное совершенство, мечта, заключенная в бутылку.
Уилл не открывает ее. Еще ни разу не открывал. До сих пор не случалось достойного повода — ни торжественного, ни печального. На нее достаточно просто посмотреть, дотронуться до стекла и представить себе этот вкус. Или каким этот вкус был тысячи ночей назад. Через минуту он засовывает бутылку обратно в спальник и убирает его.
Теперь Уилл улыбается теплому светлому чувству, которое можно назвать и счастьем, потому что через миг он снова ее увидит.
Клара разглядывает постеры на стенах своей комнаты.
Несчастный бассет.
Обезьяна в клетке.
Манекенщица в шубе, за которой по подиуму тянется кровавый след.
Все фотографии теперь очень четкие. Клара смотрит на свои пальцы и видит белые полумесяцы у основания ногтей, может подсчитать складки на коже над костяшками пальцев. И ни намека на тошноту.
Она чувствует себя хорошо. Как никогда бодрой и полной жизни. Прошлой ночью я убила Харпера. Шокирующий факт, но Клара не в шоке. Это просто факт, как и любое другое явление. Впрочем, ей не в чем себя упрекнуть, она ведь действовала не из дурных намерений. Да и в любом случае, какой смысл в чем-то себя винить? Всю свою жизнь она чувствовала себя виноватой из-за всякой ерунды. Из-за того, что расстраивает своей диетой родителей. Из-за того, что иногда забывает положить что-нибудь в корзину для мусора, который идет на переработку. За то, что вдыхает углекислый газ, отбирая его у деревьев.
Нет. Больше Клара Рэдли не будет чувствовать себя виноватой.
Она задумывается о постерах. Зачем ей только понадобилось такое уродство на стенах? Почему бы не повесить на их место что-нибудь посимпатичнее? Она залезает на кровать и снимает их.
Убрав все со стены, девочка начинает развлекаться перед зеркалом, преображаясь и любуясь, как удлиняются и заостряются ее клыки.
Дракула.
Не Дракула.
Дракула.
Не Дракула.
Дракула.
Клара рассматривает изогнутые белые клыки. Щупает их, надавливает острием на палец. Появляется крупный шарик крови, сияющий словно вишня. Она пробует ее на вкус и наслаждается моментом, прежде чем снова придать себе человеческий облик.
Впервые в жизни она осознает свою привлекательность. Я хорошенькая. Вот она стоит, расправив плечи, с гордой улыбкой, наслаждаясь собственным внешним видом, а постеры защитников животных валяются смятые у ее ног.
Еще одна перемена, которую она заметила, — это чувство легкости. Вчера, как и каждый день до этого, Клара ходила как под гнетом, вечно сутулилась, и учителя постоянно делали ей замечания по поводу осанки. А сегодня она вообще не чувствует никакого веса. Сосредоточившись на этой легкости, она замечает, что ноги ее больше не касаются пола, она парит над скомканными плакатами.
Раздается звонок в дверь, и Клара опускается на ковер.
Никогда не приглашайте в дом практикующего вампира, даже если это ваш друг или член семьи.
«Руководство воздерживающегося» (издание второе), стр. 87
Хелен стоит в коридоре, не в состоянии как-либо повлиять на происходящее. Она позволяет мужу пригласить его в дом и обнять. Он улыбается и смотрит на нее, лицо его ничуть не утратило былой притягательности.
— Да, давно не виделись. — Голос Питера звучит как-то глухо, как будто издалека.
Уилл обнимает брата, но смотрит на Хелен.
— Ну и сообщеньице ты мне оставил, Пит. «Помоги мне, Оби-Ван Кеноби, ты моя последняя надежда».
— Да уж, — нервно отвечает Питер. — Это был настоящий кошмар. Но мы все уладили.
Уилл пропускает это мимо ушей и переключается на Хелен, которая вдруг почувствовала себя зажатой в собственном коридоре. Стены с акварелями как бы надвигаются на нее, а когда Питер закрывает дверь и Уилл подходит, чтобы поцеловать ее в щеку, ей кажется, что она вот-вот взорвется от приступа клаустрофобии.
— Ничего себе, Хелен, как вчера расстались.
— Правда? — напряженно отвечает она.
— Да. Правда. — Уилл улыбается и осматривается. — Миленько у вас тут. Ну а когда я познакомлюсь с детьми?
Питер чувствует себя неловко и беспомощно.
— Да прямо сейчас, наверное.
Хелен не остается ничего, кроме как провести его на кухню, она мрачна, как на похоронах. Клары там нет, о чем Хелен даже немного сожалеет, — дочь помогла бы ей отвлечься от вопросов, написанных на лице Роуэна.
— Кто там пришел? — интересуется он.
— Твой дядя.
— Дядя? Какой дядя?
Роуэн в недоумении. Ему всегда говорили, что у родителей нет ни братьев, ни сестер.
Тут появляется таинственный дядя, и Питер смущенно улыбается:
— Ну, это мой… брат Уилл.
Роуэн уязвлен, он не отвечает на дядину улыбку. Хелен представляет, о чем он думает: очередная ложь в жизни, полной обмана.
Уилл, к ее ужасу, садится на стул Питера и осматривает экзотический ландшафт коробок с хлопьями и холодный тост на решетке.
— Завтракаете, значит, — говорит Уилл.
Хелен в отчаянии наблюдает за ним. Ей позарез нужно сказать Уиллу очень многое, но она не может вымолвить ни слова. Он должен уехать. Питер обязан выставить его. Дернув мужа за рубашку, она выходит из кухни.
— Надо его выпроводить.
— Хелен, успокойся. Все нормально.
— Не могу поверить, что ты оставил ему сообщение. Не могу поверить. Это так глупо.
Питер, уже начиная злиться, трет рукой лоб.
— Хелен, ради бога. Он же мой брат. Не понимаю, почему в его присутствии ты выходишь из себя.
Хелен старается говорить не слишком быстро, глядя в дверной проем:
— Я не выхожу. Я в себе. Просто… Господи, да когда мы его в последний раз видели, мы были… ну, ты понимаешь. Он символизирует наше прошлое. Он — зло, от которого мы отказались, переехав сюда.
— Не драматизируй. Послушай, он может нам помочь. Ты же понимаешь, что мы, скорее всего, по уши в дерьме. Из-за того, что случилось с Кларой. А ты ведь знаешь, ты помнишь, что он может. В общении с людьми. С полицией. Он умеет убеждать. Умеет очаровывать.
