— Так-так. Возраст? Физическое состояние? — Георгий Давыдович посмотрел на один из плакатов, так, словно прикидывал, что можно сделать с двумя нарушителями спокойствия.
— Каждому по тридцать три. Оба в отменной физической форме.
— Хм… Отличные экземпляры. Возраст Иисуса Христа и Ильи Муромца, — бледные губы раздвинулись в хищной улыбке. — Самое время заводить учеников и совершать подвиги. Я с удовольствием помогу этим ребятам, как-то определиться в жизни. Достань мне их, Сергей. Обязательно достань. Возьми под контроль их квартиры и попроси нашего человека тоже заняться ими.
— Переверну город вверх дном, но…
— Я знаю, чего ты опасаешься. Он не откажет в помощи, поскольку успел замараться так, что никаким «Тайдом» не отмоется. И насчет города. Мне кажется, пришло время переезда. Нами начали интересоваться, а это к добру не приведет.
— Когда быть готовыми? — на лице Микошина появилось выражение невыразимого облегчения. — Я тоже считаю — надо бежать…
— Никто не спрашивает твоего мнения, трус, — Георгий Давыдович смерил помощника презрительным взглядом. — Ты настолько плохо меня знаешь, что осмелился думать, будто я уеду просто так?
— Нет…
— Да! Когда-то этот город убил Чадова. Теперь Чадов уничтожит город. По этим улицам, — Чадов ткнул указательным пальцем в потолок. — Будут бродить мои кадавры. Живые, в конце концов, позавидуют мертвецам. Только убедившись в том, что дело сделано я покину проклятую дыру! До этого дня я просто шутил, намекал на свое существование. Теперь буду атаковать по всем правилам стратегии и тактики. Сколько у нас людей?
— Четверо охранников, — пробормотал Микошин. — Только вряд ли на них можно положиться до конца.
— Будет можно! Часа через два ребятки станут просто шелковыми, — Чадов подошел к Микошину вплотную. — Придется хорошенько поработать. Готовь операционную. Пока четыре стола. Герман приведешь сюда наших молодцев. Сделай так, чтобы они были тихими и не трепыхались по пустякам. Ты, Сергей выпусти всех собачек. Объявляется, ха-ха, чрезвычайное положение. Без твоего ведома сюда не должна проникнуть даже мышь. Всем все ясно? Тогда не стойте, как три тополя на Плющихе. Будем ковать металл, пока он не остыл!
Герман ушел, а Микошин остался.
— Георгий?
— Нужны пояснения? Ты, в самом деле, стал туго соображать?
— У тебя есть все, что требуется для работы. Зачем лезть на рожон и выдавать себя, устраивая кавардак? Ты сделаешь несколько десятков кадавров. Они переполошат всю округу, а дальше? В конце концов, до нас доберутся!
— До нас? — Чадов расхохотался. — До нас?! С каких пор ты беспокоишься обо мне? Не отвечай. С тех самых, как устроил за счет меня спокойную жизнь. Вжился в образ богача, стал носить атласные халаты и вместо того, чтобы хлебать водку, начал нюхать первосортный кокс! Называешь меня Георгием, как в старые добрые времена? Милый Сережа! Если в тебе мало что сохранилось от исполнительного работника морга, то от патологоанатома Чадова осталось еще меньше. И это «меньше» жаждет мести, признания! Хочешь дружеский совет?
— Хочу, — Микошин отшатнулся от вытянутых рук Чадова и попятился, но оказался прижатым к стене.
— Не стой у меня на пути. Раздавлю как таракана! — тонкие и длинные пальца хирурга, коснулись виска верного помощника. — А может, сделаю лейтенантом своей гвардии ходячих трупов. Что тебе больше нравится?
Микошин вылетел из подвала, как ошпаренный, вбежал в свою комнату и бросился к окну. Если вовремя предупредить охранников, то есть шанс на то, что они справятся с Германом. А об окончательно спятившем дружке позаботится он сам.
— Ах, черт!
Герман уже входил в стеклянную будку, а значит, охранников можно было смело вычеркивать из списка Сопротивления.
Микошин выдернул ящик письменного стола с такой силой, что тот упал на пол. Вместе с бумагами выпали пистолет и обойма.
— Я не собираюсь подыхать вместе с тобой, — бормотал Сергей, пытаясь впихать обойму в рукоятку. — Убью! Заварю дверь и…
Носок до блеска начищенного ботинка ударил Микошина под подбородок. Лязгнули, прикусывая язык, зубы. Новым ударом ноги Чадов отфутболил пистолет в дальний угол комнаты.
— Ты, кажется, не спешишь выполнять мои поручения?
Заполнившая рот кровь мешала Сергею говорить. Он сплюнул ее на пол и прошамкал, морщась от боли:
— С чего ты взял, хозяин? Просто хотел быть готовым ко всему…
— Мы оба прекрасно знаем, к чему ты хотел быть готовым! — ребра ладоней Чадова рубанули предателя по шее. — Ты хотел меня пристрелить!
Микошин закачался, упал на спину. Хирург перешагнул через Сергея и подошел к окну.
— Сколько лет я не был наверху? Странно, не помню… А ты?
В ответ раздался стон.
— Чувствуя себя как Одиссей, побывавший в царстве Аида, — задумчиво продолжал хирург. — Только в отличие от героя эпоса я не испытываю от встречи с миром живых ничего кроме разочарования. Осень. Листья. Мутные лужи. Это красиво. Могло бы вдохновить поэта и художника. Ты понимаешь, о чем я, Сережа?
Микошин подполз к креслу, вцепился в поручни и с трудом сел.
— Понимаю, Георгий.
— Ни черта ты не понимаешь, — вздохнул Чадов. — Это бессистемная красота. Она есть, потому, что есть. Обычные художники и поэты просто запечатлевают ее, не пытаясь исправить недоработки Создателя. Я же иду дальше. Гораздо дальше и если ты отказываешься быть моим спутником на этом тернистом пути, станешь подопытным кроликом. О, у Германа, кажется проблемы!
Любимец доктора Чадова действительно столкнулся с определенными трудностями. Войдя в дежурку, он приказал охранникам построиться, будто хотел сообщить им важную новость или объявить благодарность. Верзилы, с опаской поглядывая на любителя клетчатых одежд, выстроились у стены.
— Всем смотреть мне в глаза, — тихо и торжественно приказал Герман. — Только в глаза. Недавно вы не справились со своими обязанностями и должны получить взыскания. Это справедливо? Не слышу ответов.
— Да…
— Справедливо…
— Взыскания…
Железобетонные лица охранников смягчились, а взгляды стали почти мечтательными. Как у детей, которым добрый папа обещал купить по новенькому велосипеду.
— Нам есть, о чем поговорить, — продолжал Герман, буравя глазами каждого. — И сделать это лучше не здесь. Мы вместе войдем в дом и спустимся в подвал. Возражения?
— Э-э-э! — самый высокий охранник замотал головой, борясь с наваждением — Зачем в подвал?
Герман сосредоточился на человеке, не желавшем поддаваться гипнозу.
— Подними голову, малыш. Я не стану просить дважды.
