камнем, и судя по положению, его вынимали, а когда я достала проверить, то увидела, что он ответил.
Новая страница, новая запись:
Я прожила в Галланте всю жизнь. Но дом – это выбор. Я этот дом не выбирала. Я устала быть к нему привязанной.
Оливия переворачивает страницу, надеясь прочесть, что было дальше, но следующий лист вырван, и еще один, и еще. Все они выдернуты, лишь у корешка видно несколько слов, оборванных на середине чернильного завитка. Почти уничтоженная запись – едва заметная подсказка.
Не при…
Тюрьма…
Вместе
Мы сможем на…
Сего…
С разочарованным вздохом Оливия возвращается к началу. Ее мать вышла за стену. Увидела Смерть, четыре тени, десяток призраков. Самый высокий из теней помог ей вернуться домой. Какие-то сказки. Или нечто совсем мрачное… Грейс потеряла рассудок? И все же она была достаточно здорова, раз понимала, как звучат ее записи. К тому же разве Оливия сама не видит призраков?
Полупрозрачная девочка в Мерилансе. Мать и дядя, которые следовали за Оливией по коридорам Галланта. Неужели Грейс Прио́р тоже видела гулей? Кто такие тени и кто такие призраки? Это загадка или код?
Оливия закрывает глаза, пытаясь собрать кусочки головоломки, но разум слишком устал и не в силах найти отгадку, ничего не подходит; наконец, она с отчаянием вздыхает, задувает свечу и падает в постель. И в темноте приходят образы.
Возможно, меня преследует твой призрак…
Какая утешительная мысль.
Возможно, ты скрываешься во мраке.
Клянусь, я видела, как он движется.
По саду бредет человек. Он спотыкается, будто болен или пьян, поднимается на ноги, устало тащится мимо бледных в свете луны цветов, мимо шпалерных решеток и живых изгородей, мимо Оливии, которая сидит на низкой каменной скамье и смотрит на него, не в силах шелохнуться. Шаткой походкой он проходит за последнюю клумбу роз и по травянистому склону направляется к стене.
– Ты меня не получишь! – хриплым и изможденным голосом кричит он, сотрясая тишину ночи. – Тебе не победить!
Мужчина бросает взгляд через плечо на дом, на Оливию, и свет озаряет его загнанный взгляд, запавшие щеки. Лицо наполовину скрыто тенью, но очертания подбородка вполне узнаваемы, как и глубоко посаженные глаза, такие же, как у Мэтью, только старше.
Ее дядя. Артур.
Оливия беспомощно смотрит, как он снова спотыкается и падает, только на сей раз не поднимается. Он стоит на коленях в траве, в его руке что-то блестит. Сначала кажется – садовая лопатка, но затем луна высвечивает ствол. Пистолет.
– Говоришь, ты можешь прекратить кошмары… – Он смотрит на стену, глаза во тьме стекленеют. – Ну так я тоже могу.
Артур подносит пистолет к виску…
От грохота она просыпается.
Звук разносится по комнате, однако Оливия уже вскакивает и босиком мчится к двери. Это просто сон, уверяет она себя, хотя все было словно наяву. Просто сон, но, похоже, ее сны проникают в реальный мир – выстрел все еще эхом отдается в ушах, когда она выбегает в коридор. Дверь в комнату Мэтью распахнута, свет ламп озаряет деревянные половицы, но не слышно стонов, не видно Ханны и Эдгара, привязывающих кузена к кровати.
Та пуста, покрывало отброшено, кожаные ремни свисают на пол. Оливию охватывает ужас. Это был всего лишь сон, но Мэтью здесь нет, и она уверена – если выглянет в окно, увидит на траве скорчившееся тело.
Окно спальни Оливии выходит на ворота и фонтан. Комната Мэтью напротив, поэтому должна смотреть на сад и стену. Оливия подходит к окну, но ставни не просто закрыты – они заперты.
Она торопливо бежит по коридору, но уже на полпути к лестнице слышит звуки. Не крик, не выстрел: кто-то тихо наигрывает ноты то в восходящей, то в нисходящей последовательности.
Играет на рояле.
Мелодия струится как дым, легкая и светлая, сердце Оливии замедляет бег, пока она спешит на звук вниз по лестнице, а потом сквозь лабиринт коридоров к музыкальному салону, где из открытой двери льется свет, блестит черная крышка рояля, а над его клавишами склонился Мэтью.
Сначала Оливия чуть не принимает его за гуля: он так сгорбился, что кажется почти безголовым. Но призрак не смог бы коснуться клавиш, тем более – извлечь из них такие звуки, а когда Мэтью чуть сдвигается, свет лампы падает на твердые, но узкие плечи, озаряет кончики волос. Он вполне материален.
Взгляд Оливии устремляется мимо него, к эркеру, на раскинувшийся за окном сад, залитый лунным светом. Она осматривает лужайку, но тела нет. Конечно нет! Это был просто сон.
Движение у порога привлекает внимание Мэтью.
Он поднимает голову и встречается со взглядом кузины в стекле. На миг его руки замирают, и Оливия упорно смотрит ему в глаза – скоро ли в отражении мелькнет досада. Но Мэтью не выпрямляет сердито плечи, не поджимает разочарованно губы. В его облике сквозит лишь усталость. Вновь воззрившись на клавиши, он начинает сначала.
– Не спалось, – бормочет Мэтью, и Оливия замечает на его запястьях синяки.
Она знает, сны кузена столь же яркие, как у нее: картинки, которые на вкус, на ощупь и слух похожи на правду. Всего три ночи в особняке, а Оливия уже измучилась. Судя по следам на коже Мэтью, по его запавшим глазам, он так мучается гораздо дольше, и сны у него куда хуже.
Сны не даруют отдыха. Они меня прикончат.
– Ты уж определись, – говорит он, явно приглашая ее либо войти, либо удалиться совсем.
Оливия шагает вперед.
В комнате только два места, куда можно присесть: подоконник эркера и банкетка у рояля. Оливия не в силах заставить себя повернуться спиной к саду, поэтому устраивается на самом краю банкетки и смотрит, как пальцы Мэтью с привычной легкостью порхают над клавишами. По салону разносится мелодия – нежная, замысловатая и одинокая. Последнее определение не очень подходит, но верным кажется лишь оно. Музыка прекрасна, но от нее на душе такое чувство, словно опять очутилась в садовом сарае.
– Ты играешь?
Оливия качает головой, гадая, заметил кузен печаль на ее лице или жадный взгляд, брошенный на клавиши. Но Мэтью на нее даже не смотрит. И вниз не смотрит тоже, он глядит в пространство впереди, в ночь, в залитый луной сад и стену вдалеке, чьи очертания подсвечены серебром.
Он долго и медленно вздыхает, потом говорит:
–
