Орлицы как по стилю, так и по характеру. Гордый и восставший из руин, отстроенный практически заново в стиле бидермайер и ампир.
Дядя вышел навстречу, и Энн поразилась тому, что он нисколько не изменился за те пять лет, что они не виделись. Твердая поступь, прямая осанка, подтянутая фигура. Лишь волосами полностью завладела седина, и светлая борода украшала лицо. Граф Франтишек Кинских широко улыбнулся ей и развел руки. А Энн, как когда-то в детстве, легко влетела в теплые дядины объятия.
– Энн, так рад, что ты решила навестить меня, – проговорил он ей в волосы. – Жаль, что не предупредила заранее, я бы организовал нам шикарный ужин.
Она отстранилась и взглянула в ясные голубые глаза родственника.
– Дядя, простите, что без предупреждения. Мне нужна ваша помощь.
Граф поморщился от столь быстрого заявления о намерениях и степенно предложил:
– Чаю?
– Пожалуй, кофе.
Они прошли несколько залов со столами, демонстрирующими исторический фарфор, и ступили в самую большую гордость Франтишка Кинских – библиотеку. Тома, идеально выровненные от пола до потолка, хранили свои истории.
Энн знала, что за восточной частью стены спрятана винтовая лестница, ведущая в галерею и зеркальный зал. Маленькой она играла там в прятки, когда ее семья приезжала с визитом, и дедушка был еще жив.
Помощник графа накрыл им кофейный столик. Поддерживая разговор о погоде и здоровье родственников, прихлебывая эспрессо, Энн постоянно думала о том, что зря приехала. Она думала так, пока дядя не спросил:
– Подозреваю, что это весьма специфическая помощь, раз ты не обратилась к родителям, а сразу поехала ко мне?
– Как вы догадались?
– О, милая, я же не вчера родился. Мы не общались уже сколько? Лет пять-шесть точно. И тут ты у меня на пороге, да еще и такая вся встревоженная и растерянная.
Дядя бесшумно пристроил свою чашку на блюдце.
– Прогуляемся?
Франтишек Кинских согнул локоть, и Энн взяла его под руку. Они не спеша вышли из дверей парадного входа и двинулись вдоль небольшого пруда. Парковая территория вокруг замка, благодаря стараниям дяди, благоухала зеленью и дышала историей, пусть и не такой долгой. Граф вложил немало сил в реконструкцию после того, как ему вернули владение двадцать пять лет назад. Разруха института исследований разведения свиней против нынешнего великолепия, пруда и газонов.
Она не знала, как начать и что вообще рассказать родственнику, а Франтишек Кинских не собирался облегчать ей задачу.
– Дядя, я знаю, что вы владеете большей частью старинного архива рода. Возможно, у вас есть какие-то необычные записи предков из раздела «откровенный бред»?
Граф живо посмотрел на Энн и погладил бороду, кивая на ее слова.
– Я владею архивом, как и все, кто носит фамилию Кинских. Он не мой личный. Скорее, я лишь временный хранитель. Что именно тебя интересует, милая?
«Я разбудила древнего вампира, который может оказаться самым известным чешским королем, а еще я умерла и воскресла. Есть у вас о чем-то подобном?» – пронеслась ироничная мысль, но вслух Энн сдержанно произнесла:
– Упоминания об упырях в совсем ранних записях рода. Или любые сказания и легенды.
Франтишек Кинских, казалось, напрягся, но выражение глаз осталось таким же спокойным, как гладь пруда перед ними.
– Надеюсь, это потребовалось тебе в твоей научной работе или лекциях?
Энн ответила только:
– Да, дядя. Покажете архив?
Граф широко улыбнулся и хитро сощурился:
– Нет, милая.
– Что? Почему? – Энн остановилась, не зная, как реагировать.
– Архив подземный, с контролем температур и стерильностью. Ну и самое странное: я до сих пор не сделал нормальные указатели и каталоги книг и документов, которые там храню.
– Эмм…
– Я спущусь, сделаю копии книг с интересующей тебя темой и принесу тебе.
– Я могла бы сама. – Тут Энн прикусила язык, заметив на лице дяди тревогу. Похоже, он не готов был пустить в свое «святилище» кого-то еще.
– Насколько я помню, сведений и упоминаний довольно мало, но они есть. Посмотреть?
Энн пересилила противную неловкость при воспоминании о клыках и Карле, который так же близко стоял к ней всего сутки назад.
– Да. Любые упоминания.
Франтишек никак не выказал удивления. Ушел обратно в замок, а Анета присела на лавочку перед прудом. Свежий ветерок играл с упавшими на лицо прядями волос, вызывая на губах светлую улыбку. Тишина места навевала умиротворение. Энн смотрела на стоячую воду пруда, словно завороженная, пока не услышала звук шагов по гравию.
Дядя присел рядом и протянул ей тонкую папку.
– Задокументированы в основном очерки монахов. Они либо видели, как утверждают, случаи упыризма, либо записали со слов очевидцев. Кинских переписывали, иногда дополняли эти очерки, а чаще просто хранили обрывки найденных документов.
Энн открыла папку.
– Немецкий?
– Немецкий и латынь. Разберешь или перевести?
– Я справлюсь, – улыбнулась она и начала читать:
«1345 год. Либина. Мы с братьями жили возле деревни около двух лет. В деревне скончалась жена гончара. Похоронили на распутье по местному обычаю, хотя настоятель монастыря все твердил, что это неправильно. Спустя восемь дней она начала являться соседям и нападать на них, если они выходили за порог дома. Мы с гончаром вскрыли могилу: его умершая жена казалась спящей, а на лице алел румянец. Весь погребальный саван был в свежей крови. Заподозрив неладное, мы вбили кол ей в сердце и снова закопали. Но это не помогло, и на следующие ночи она снова продолжила охотиться на людей из Либина, пока самой деревни не стало».
– А почему кол в сердце не помог? И как это деревни не стало? – заинтересованно спросила Энн, потому что далее описывался другой случай, а этот обрывался.
– Видишь ли, по нашим древним легендам считалось, что у вампиров наличествует два сердца: справа и слева. Слева человеческое, а справа – то, что появляется при перерождении в монстра. А значит, и кольев должно быть всегда два, и попасть они должны прямо в тот орган, иначе ничего не выйдет. Насчет деревни: там случился пожар.
– А монастырь?
– Местный монах дал деру из проклятой деревни вместе со всем монастырем, прихватив бочонки с пивом.
Энн внимательно смотрела в глаза дяди, а потом снова склонилась над папкой, читая следующее:
«Герман Шрайдер. «Призраки Германии».
Городок Херсмфорд, 1755 год».
«Сейчас это Опава», – кивнула своим мыслям Энн, вспоминая старые названия чешских городов.
«Я знавал местную врачевательницу, женщину. В травах хорошо разбиралась да народ вылечивала. Врачевательница неожиданно заболела и взяла с мужа клятву, что он не похоронит ее на кладбище и не будет звать католического священника. По ее наказу он должен был отрубить ей голову и положить в другой
