Он ненавидел ее и верил, что она ненавидит его; она была шотландкой, строптивой, бережливой, честной, простой, хорошей хозяйкой; она создавала дома уют, но заставляла стыдиться ее, когда он выводил ее в свет.
Она умерла всего за несколько месяцев до его нынешнего брака.
— Можно только догадываться, — повторила графиня; ее накрашенные губы исказила жуткая улыбка, — насколько приятной была ее жизнь.
Он резко повернулся к ней: внушительный, сильный, с перекошенным от злобы лицом, несмотря на свой атлас и французский парик.
— Ах, — испуганно, но с вызовом, взвизгнула она, — вы похожи на убийцу.
Он отвернулся и пробормотал себе под нос какое-то ругательство.
— Что ты собираешься делать? — спросила миледи, насмешливо оглядывая безвкусное великолепие, взятое в аренду, чтобы заманить ее в сети брака, и которое скоро должно было быть возвращено.
Красавчик Секфорд сдержал гнев, направленный на эту ужасную женщину, обманувшую его, лишившую его последнего шанса на спасение.
— Где слуги? — спросил он.
— Ушли. Думаю, они забрали с собой часть столовых приборов и все вино. Осталось лишь немного еды.
Подойдя, мистер Секфорд взглянул: стол был застелен грязной скатертью, на ней лежал черствый хлеб, а на грязном блюде — кусок жирной ветчины.
— Я уже поужинала, — заметила графиня.
Ее муж, не сказав ни слова, вышел из комнаты; он был голоден и отправился искать еду, мысль о хлебе и жирной ветчине вызывала тошноту. Он был верен своим привычкам и, спускаясь по лестнице, вспоминал о своей покойной жене, — замечательной хозяйке, — умевшей создавать уют даже в бедности.
Открыв дверь в столовую, он был приятно удивлен. Очевидно, кто-то из слуг все-таки остался.
В камине горел аккуратный огонь; стол был застелен чистой скатертью и сервирован; свежий хлеб, масло, вино, фрукты, блюдо с горячим мясом, сыром и яйцами — ожидали его; блестели начищенные винные бокалы.
— Не знал, — пробормотал мистер Секфорд, — что кто-то из наших бездельников способен на такое.
Он любовался чистой скатертью, блестящим фарфором и бокалами, свежей, аппетитной едой, и ел и пил с таким удовольствием, что на мгновение забыл о своих неприятностях.
Лишь одно обстоятельство мешало ему до конца отдаться еде: среди блюд стояла тарелка с «волшебными пирожками»; они были необычной формы и вкуса, он никогда не видел, чтобы кто-нибудь пек их, кроме покойной Джейн Секфорд.
Закончив, он позвонил в колокольчик, чтобы принесли свечи, потому что короткий ноябрьский день закончился.
Ничего не произошло. С удивлением и легким любопытством увидеть слугу, сотворившего маленькое чудо, мистер Секфорд направился к лестнице, ведущей в подвал, и громко крикнул; ответа не последовало.
Он вернулся в столовую; на столе были аккуратно расставлены зажженные свечи.
Мистер Секфорд взбежал наверх, к жене.
— Кто остался в доме? — взволнованным тоном спросил он. Графиня сидела у камина в низком кресле; перед ней на полу были разложены игральные карты, — она гадала.
— Кто остался в доме? — усмехнулась она. — Только пьяный негодяй.
— Старая ведьма, — не остался в долгу он. — В доме кто-то есть.
Она поднялась, разбросав карты потертым носком своей маленькой атласной туфельки.
— В доме никого нет, — сказала она, — никто не остался. Я ухожу. Хочу света и развлечений. Ваш дом слишком скучен, мистер Секфорд.
С этими словами, — карикатура на грациозную, молодую и красивую женщину, — она вышла из комнаты.
Даже ее горничная, француженка с дурной репутацией, покинула ее, в виду надвигающейся катастрофы; но миледи нельзя было отказать в отсутствии духа; она оделась, сунула все деньги, какие у нее были, за корсет, и вышла из дома, чтобы провести вечер у одного из своих приятелей, содержавшего заведение, подобное тому, какое она была вынуждена покинуть.
Но даже ее уход не сделал для Красавчика Секфорда более привлекательным дом, ставший храмом его неудачи.
Он окинул взглядом мебель, за которую хорошо было бы заплатить из денег жены, и направился в свою комнату.
Он тоже знал места, одновременно темные и блестящие, поглощавшие здоровье и деньги, ум и время, и где тот, у кого не было ничего из этого, мог быть терпим, если имел льстивый язык и вид, придававший некоторое достоинство пороку и постыдным грехам.
В спальне у него горел камин, шторы были задернуты, плащ, вечерняя шпага и перчатки приготовлены, на туалетном столике горели свечи. Он быстро оделся и спустился вниз.
Столовая была убрана, огонь в камине притушен, стулья расставлены по своим местам.
Красавчик Секфорд выругался.
— Если бы я не видел ее в гробу, то мог бы поклясться, что Джейн была в этом доме, — пробормотал он, прищурив налитые кровью глаза.
Он подошел к лестнице, ведущей в подвал, и прислушался. Он слышал слабые, но отчетливые, звуки: звон посуды, быстрые шаги, лязг железа.
— Кто-то все-таки остался, — сказал он с беспокойством, но не стал исследовать темные кухонные помещения.
В тот вечер его товарищи увидели его изменившимся — тихим, мрачным, настороженным; они с легкостью поняли его, ни для кого не было секретом, что его брак разваливается.
Но что-то более ужасное, чем его почти свершившаяся гибель, беспокоило Роберта Секфорда.
Он вернулся в особняк в Хай Холборне очень поздно; он выпил столько вина, сколько поднесли ему его товарищи, и в этой грузной фигуре в заляпанном камзоле, со сдвинутым набок париком и раскрасневшимся мрачным лицом, которая, спотыкаясь, вошла в то место, которое он с бессознательным сарказмом называл своим домом, не осталось ничего элегантного.
В холле горела свеча; он взял ее и, пошатываясь, стал подниматься наверх, капая воском на кружевные оборки.
На полпути он остановился, внезапно подумав о том, кому пришло в голову оставить для него зажженную свечу.
— Только не моей жене, только не графине, — усмехнулся он.
Затем внезапный приступ ужаса почти отрезвил его. Джейн никогда не забывала оставить для него в холле свечу.
Он стоял, словно ожидая услышать ее пронзительный, ворчливый голос.
— Ты пьян, — наконец, с яростью сказал он себе. — Она мертва, мертва, мертва. — И снова начал подниматься.
Ярко горел в камине огонь, постель была готова, тапочки и халат грелись, на столике дымилась чашка поссета.
Мистер Секфорд, со свечой в руке, поспешил в комнату графини. Он стремительно вошел и остановился перед ее огромной кроватью с красными дамасскими занавесями.
Вскрикнув, она села; щеки ее все еще были нарумянены, в ушах болтался фальшивый жемчуг, кружевное платье было распахнуто на тощем горле, чепец с розовыми лентами скрывал редкие седые волосы.
Она схватила вышитую сумочку, лежавшую на одеяле, и сунула ее под подушку; в ней лежал ее вечерний выигрыш в карты.
— Вы хотите меня ограбить? — крикнула она.
Ужас лишил ее всякого достоинства; она скорчилась в тени огромной кровати, подальше от красного света, отбрасываемого на ее искаженное лицо свечой, которую держал муж.
Но Красавчик Секфорд не думал о деньгах, и не обратил внимания на ее слова.
— Кто остался в доме? — требовательно спросил он.
— Ты сошел с ума, — сказала она, немного придя в себя, но продолжая крепко сжимать сумочку, лежавшую под подушкой. — В доме никого нет.
— Значит, это ты оставила для меня зажженную свечу, приготовила мою комнату, развела огонь в камине и поставила поссет?
Он говорил хрипло, прислонившись к столбику кровати; воск с оплывающей свечи теперь капал на одеяло.
— Ты — пьяное чудовище! — завизжала миледи. — Если ты сейчас же не уйдешь, я распахну окно и подниму на ноги всю округу.
Красавчик Секфорд не пошевелился, продолжая смотреть на нее тусклыми глазами.
— Сегодня вечером на кухне кто-то был, — настаивал он. — Я слышал звуки…
— Крысы, — прервала его миледи. — В доме их полно.
На покрытом потом лице мужчины мелькнуло облегчение.
