тихо. Меня окутал спёртый воздух. Шестой этаж, а дышится, как в подвале. Я включила свет в комнате и начала рыться в шкафу. Мои лучшие пуанты утонули в Неве. Остались только эти: кровавые. Но, вытащив их на свет, я ужаснулась: выглядели они дико. Кровь въелась окончательно, и оттереть её можно будет разве что наждачной бумагой. К тому же коробочка вконец разбита, а воняли они так, что темнело в глазах.
На утренней репетиции в таких можно даже не появляться. И снова слёзы. Снова я давлю в себе всхлипы, но реву, реву, реву. Что теперь делать? Звонить отцу? И снова услышать о том, как никчёмна моя мечта? Я не хочу. Тем более что денег всё равно нет, иначе он бы уже перевёл. Да и моя банковская карта утонула вместе с кошельком. Но мне нужны пуанты сейчас, потому что завтра я должна танцевать на утренней репетиции.
Пуанты… Пуанты. Пуанты! Я подскочила на месте. Кладовка! Пуанты! Не знаю, как решилась на это и не испугалась. Половицы стонали, пока я на цыпочках пробиралась по коридору. Какая же я неуклюжая – как слон, ей-богу! Такое ощущение, что следом за мной идут десять человек, и все ступают на самые скрипучие доски.
Плевать. Да, плевать! Мне нужно быть в классе завтра. И даже если мне придётся не просто выкрасть эти пуанты, а вырвать прямо из старухиных рук, я получу их. Дверь в кладовку легко поддалась. Я вошла и, прикрыв её, включила свет. Бюст пустыми глазами пялился на меня. Я осторожно влезла на табуретку. Мои пальцы дрожали, раскрывая коробку: что, если они исчезли? Что, если бабка танцевала в них, стоптав до состояния расползшихся грязных тряпок?
Нет. Они на месте. Похожие на свежие эклеры с розовым кремом. Чистые. Прекрасные. Я прижала пуанты к груди. Мои. Они мои!
Я поймала себя на мысли, что шарю в коробке обеими руками: мало ли что ещё найдётся среди этой груды тухлятины? Мне казалось, что эта пара пуантов может быть не единственной. И если есть среди этого хлама ещё одни такие же, я должна их увидеть. Предчувствие обмануло: всё остальное было отсыревшей гнилью. И всё-таки кое-что я нашла.
Это была тетрадь. Обычная тетрадь в клетку. На обложке – фото какого-то «бойз-бенд», популярного, как я позже нагуглила, ещё до моего рождения. Внутри чётким и ровным почерком было исписано много страниц.
Дневник балерины, студентки Вагановки – так я подумала, прочитав первые строки. Знай я, кто писал его на самом деле, наверное, просидела бы над ним всю ночь. Но вместо этого я, на цыпочках вернувшись в комнату, сунула тетрадь в пакет с вещами, приготовленными на завтра – моё внимание поглотили пуанты. Я не могла налюбоваться ими.
Примерила, и дыхание перехватило: в самый раз, как будто сделаны точно по моей мерке! Мои, я чувствовала. Только мои. Ну разве не чудо? Лёгкие атласные ленты нежно обнимали кожу. Я встала на носки, и тело разом вытянулось вверх. Пальцы вошли в стакан, как влитые. Невероятно. Какой они фирмы? Дорогие, наверное. Я осмотрела носок, подкладку, задник – излазила их вдоль и поперёк: ничего. Только инициалы «А. А.» Мои инициалы.
Я гладила их, прижимала к груди, мне хотелось петь. Я видела себя в классе, ещё более стройную и сильную в новых пуантах. Мне должно хватить их на выступление. На партию Сильфиды.
То надевая, то снимая их, я чувствовала перемены в себе. Без них я просто балерина. Но в них – сама Сильфида, дух воздуха. Я готова порхать, летать! Их ведь для того и придумали – чтобы передать ощущение полёта. Первая балерина, надевшая пуанты, танцевала как раз «Сильфиду». С тех пор пуанты навсегда вошли в балетный танец.
Рядом на полу валялись старые, вымазанные кровью туфли. Они были словно сброшенная кожа. Я перешагну через них. Перешагну через что угодно. Я чувствую себя не выбившейся из сил ученицей, а балериной. Я – балерина. Впервые в жизни сегодня. И навсегда останусь.
Я оглядела собственное отражение в зеркале трюмо. Больше мне не хотелось кричать, глядя на него. Все мои несовершенства, как у Марго Фонтейн, на самом деле – особенности. Я их сумею показать так, чтобы ими восхищались. Чтобы в глазах у меня рябило от мельтешения взорвавшихся овациями рук. Я – Сильфида. Да, я – Сильфида. И я могу быть… могу оказаться…
Живым Воплощением Искусства.
Я танцевала, как дышала. А рядом по паркету скользила тень – одна из тех неестественных из ниоткуда взявшихся теней, которые большинство не замечает, – ложилась на засохшее пятно крови. Шаг, другой, третий… Поворот. Дубль ассамбле. Глиссад ассамбле. Я бросила взгляд на пол. Тень невидимого танцует вместе со мной. Значит, она снова здесь. Призрачная балерина вернулась, чтобы танцевать со мной.
Но было ещё кое-что. Точнее кое-кто. Старуха стояла за дверью. Она дышала со свистом – в такт моим движениям, словно улавливая каждое па, каждый переход. Я импровизировала, соединяя элементы танца так, как чувствовала. Я отпустила мысли, отдавшись порыву. Сквозняк, струясь по ногам, утекал в щель под дверью. Он уносил этот порыв – уносил мой танец – к ней.
Проходя комнату по диагонали в па-де-бурре, я слышала скрип досок на пороге. Она стремится повторить моё движение, но знает, что не способна. Не могут её старые артритные ноги даже на какую-то секунду сравняться с молодыми и сильными моими. Никогда она не была способна танцевать так, как дано только Воплощению.
Каждая балерина грезит об этом. Каждая спит и видит свой дебют на сцене: если станцую так, как никто, все поймут, все увидят… В классе заметны только природные данные и техника. Но сцена может дать ответ – кто? Есть ли среди едва оперившихся птенцов, робко выступающих тонюсенькими ножками, жар-птица. Одна из тысяч.
И нет танцовщицы, не мечтающей оказаться той самой жар-птицей с золотыми перьями. Той, чьё будущее предопределено. Той, кого воспоют, кому будут поклоняться, и для кого землю под ногами выстелют цветами. Ей жить в золотой клетке, о которой мечтает каждая девчонка, поступающая в хореографическое. Ей быть навсегда «этуаль» – недосягаемой звездой. Такую судьбу не выбирают. О ней можно мечтать, но выбрать для себя – всё равно что плевать в небо, рассчитывая, что от этого начнётся дождь. Воплощением Искусства можно только родиться. Не стать. Родиться. Жить и нести это в себе до того самого момента, когда впервые выйдешь на настоящую сцену. После долгих лет постоянных трудов оказаться там, где должна быть. И они увидят…
Да, увидят, потому что не заметить – пропустить или перепутать
