Только поведение Рега убедило ее в том, что я не псих, а чудотворец. Он спокойно усадил ее в гостиной и вполне рационально объяснился с ней. Сказал, будто понимает, что последнее время вел себя несколько странно, и знает, что она беспокоится. Сказал, что с отключением электричества чувствует себя гораздо лучше и будет счастлив помогать ей по хозяйству, чтобы облегчить хлопоты, которые это вызвало. Потом предложил заглянуть поболтать к соседям.
– К агентам КГБ с фургоном, набитым радием? – спросил писатель.
– Да, к ним. Джейн это просто ошеломило. Она согласилась пойти, но призналась мне позже, что готовилась к какой-нибудь действительно некрасивой сцене: обвинения, угрозы, истерика. Она даже собиралась уйти от Рега, если он не согласится на профессиональную помощь. В ту среду утром Джейн сказала мне по телефону, что дала себе обещание: электричество – это последняя капля. Еще хоть что-нибудь, и она уезжает в Нью-Йорк. Джейн, понятно, начинала бояться. Все менялось так постепенно, почти неуловимо, и она любила его, но даже ее терпению приходил конец. Джейн решила, что, если Рег скажет этим соседям-студентам хоть одно резкое слово, она уйдет. Гораздо позже я узнал, что она окольными путями пыталась получить информацию о том, как оформляется в Небраске отправка на принудительное лечение.
– Бедная женщина, – пробормотала жена писателя.
– Но вечер, однако, прошел блестяще, – сказал редактор. – Рег был обаятелен в лучших своих традициях, а если верить Джейн, это значит – очень обаятелен. Она уже года три не видела его таким веселым. Замкнутость, скрытность – все исчезло. Нервный тик. Невольные прыжки и взгляды через плечо, когда где-то открывается дверь. Он выпил пива и охотно разговаривал на любые темы, что волновали людей в те сумеречные мертвые дни: война, перспектива добровольной воинской службы, беспорядки в городах, законы против марихуаны.
Потом всплыло, что Рег написал «Персонажей преступного мира», и они все, как выразилась Джейн, «авторопели». Трое из четверых книгу уже читали, и, можете быть уверены, четвертый потом пулей понесся в библиотеку.
Писатель рассмеялся и кивнул. Знакомая ситуация.
– Итак, – сказал редактор, – мы оставим на какое-то время Рега Торпа и его жену – без электричества, но гораздо более счастливыми, чем прежде…
– Хорошо еще, что он печатал не на электрической машинке, – сказал агент.
– …и вернемся к вашему редактору. Прошло две недели. Кончалось лето. Ваш редактор, конечно, не удержался и несколько раз «развязывал», хотя в целом ему удавалось сохранять респектабельность. Дни шли своим чередом. На мысе Кеннеди готовились отправить человека на Луну. Вышел свежий номер «Логанса» с Джоном Линдсеем на обложке и, как всегда, разошелся плохо. Я сдал на оформление заказ на рассказ «Баллада о гибкой пуле»: автор – Рег Торп, право первой публикации, предполагаемая дата публикации – январь 1970 года, предполагаемый гонорар – 800 долларов, что в те времена было стандартом для основного произведения в номерах «Логанса».
Потом позвонил мой начальник, Джим Доуган. Не могу ли я заглянуть к нему? Я поднялся в кабинет к десяти утра, чувствуя себя в лучшем виде и всем своим видом это демонстрируя. Только позже до меня дошло, что Дженни Моррисон, его секретарша, выглядела в то утро так, словно еще не проснулась.
Я сел и спросил, чем могу быть ему полезен. Не буду говорить, что имя Рега Торпа не приходило мне в голову: то, что мы заполучили его рассказ, было для «Логанса» огромной удачей, и кое-кому полагались поздравления. Поэтому можете себе представить, как я был ошарашен, когда он продвинул мне через стол два бланка заказов на приобретение произведений. Рассказ Торпа и повесть Апдайка, которую мы планировали на февраль 1970-го. На обоих стоял штамп «ВОЗВРАТ».
Я взглянул на возвращенные заказы, потом на Джимми. Я ничего не понимал. В полном смысле слова не мог собраться с мыслями и сообразить, в чем тут дело. Что-то мешало. Я оглянулся и увидел маленькую электроплитку. Дженни приносила ее каждое утро и включала в сеть, чтобы Джим всегда, когда захочет, мог пить свежий кофе. Эта процедура вошла в правило уже года три или четыре назад. Но в то утро у меня в голове вертелась только одна мысль: «Если эту штуку выключить, я смогу думать. Я знаю, что, если выключить эту штуку, я во всем разберусь».
– Что это, Джим? – спросил я.
– Мне чертовски жаль, Генри, что именно мне приходится тебе об этом сообщать, – сказал он, – но с января 1970 года «Логанс» больше не печатает беллетристику.
Редактор умолк, ища сигарету, но его портсигар оказался пуст.
– У кого-нибудь есть курить?
Жена писателя протянула ему пачку «Салема».
– Спасибо, Мег.
Он закурил, погасил спичку взмахом руки и глубоко затянулся. В темноте засветился кончик сигареты.
– Короче, – продолжил он, – я уверен, что Джимми решил, будто я рехнулся. Я спросил его: «Не возражаешь?», потом, не дожидаясь ответа, протянул руку и выдернул из розетки шнур электроплитки.
У Джима отвисла челюсть.
– Какого черта, Генри?
– Мне трудно думать, когда эта штука работает. Интерференция, – объяснил я, и мне показалось, что это действительно так, поскольку с выключенной плиткой я смог вникнуть в ситуацию гораздо лучше. – Означает ли это, что меня вышибут?
– Я не знаю, – сказал он. – Это будут решать Сэм и совет директоров. Я просто не знаю, Генри.
Я мог бы много чего сказать. Джим, наверно, ожидал, что я буду умолять оставить меня. Знаете, есть поговорка: «С голым задом на ветру…»? Смысл ее трудно понять до тех пор, пока вы не испытаете на себе, что значит быть руководителем внезапно прекратившего свое существование отдела.
Но я не стал просить ни за себя, ни за судьбу беллетристики в «Логансе». Я просил за рассказ Рега Торпа. Сначала я сказал, что мы можем ускорить это дело и втиснуть его в декабрьский номер.
– Но, Генри, – сказал Джимми, – декабрьский уже полностью подготовлен. Ты сам знаешь. И потом, разговор идет о десяти тысячах слов.
– Девять восемьсот, – сказал я.
– И иллюстрация на страницу, – сказал он. – Забудь.
– Ну давай выбросим картинку, – предложил я. – Послушай, Джимми, это блестящий рассказ, может быть, самый лучший из того, что мы печатали за последние пять лет.
– Я читал его, Генри, – сказал Джимми. – И я знаю, что это отличный рассказ. Но мы просто не можем этого сделать. Рождество, а ты, черт побери, хочешь подбросить под рождественские елки Америки рассказ о человеке, который убивает жену и ребенка! Ты, должно быть, совсем… – Тут он умолк, и я перехватил его взгляд в сторону электроплитки. С таким же успехом он мог бы сказать то, что собирался, вслух.
