— Все хорошо.
— Нет, не все.
Все — таки он ухитрился расстегнуть бюстгальтер. Лейн почувствовала, как он соскользнул вверх. Она схватила Джима за руки и с силой опустила их.
— Я сказала «нет», — значит «нет».
— Ну что же в этом плохого?
— Только одно. Твоя мама.
— Она сейчас, наверное, сидит в городе в салоне красоты, — сказал он, улыбаясь с таким видом, будто совершил подвиг.
— А машина…
— Обычно она ездит с Мери, нашей соседкой, по пятницам, около трех.
— Так ты был уверен, что ее нет дома?
Все еще улыбаясь, Джим пожал плечами.
— Так ты солгал мне?
— Просто не все сказал.
— Ужасно, — проворчала Лейн, пытаясь руками застегнуть за спиной бюстгальтер.
— Не надо, не делай этого. — Джим потянулся к ее груди.
— Убери руки.
— Ну что ты, тебе же приятно.
— Говорю тебе… — Она застегнула один из крючков. Он же продолжал ласкать ее грудь. Ей это и в самом деле было приятно. — Черт возьми, Джим… — Не заботясь о других крючках, она обеими руками оттолкнула его. — Мне же пора ехать.
— Ты не поедешь. Ну же, давай.
— Это что, расплата за мое доверие к тебе, а?
— Слушай, извини, что наврал про маму, ладно? — Он посмотрел ей прямо в глаза и ласково обнял за плечи. — Я просто знал, что иначе ты не войдешь сюда… а мы не были вместе целую вечность. Я с ума от этого схожу. Иногда я мечтаю лишь о том, чтобы поцеловать тебя, и вспоминаю, как приятно было обнимать тебя. Особенно после того раза.
— Это было здорово, — сказала Лейн, припоминая.
Ей тогда велели быть дома не позже одиннадцати, так что они удрали со второго фильма и поехали в пустыню за городом. Она отказалась пересесть на заднее сиденье. И они старательно изворачивались на передних сиденьях, чтобы удобнее было обниматься и целоваться. Залитая лунным светом, Лейн ощущала себя манящей, романтичной и сексуальной. Ей быстро пришлось расстаться с футболкой. Хотя удалось сохранить бюстгальтер. Несмотря на все попытки Джима отнять его. Несмотря на собственное желание избавиться от этого одеяния и ощущать его ласки не через ткань. Наконец, Лейн сказала: — Кажется, пора ехать. — Он не протестовал. Просто кивнул и проворчал: — Догадываюсь об этом. — И тут Лейн расстегнула бюстгальтер. Сняла его. У Джима отпала челюсть. И он долго сидел, уставившись на нее, прежде чем обнял. Когда он гладил ее грудь, пальцы его дрожали.
Смягчившись от воспоминаний, Лейн шагнула вперед и обняла Джима. Ласково поцеловала его в губы.
— Извинения приняты, — прошептала она. — Но мне и в самом деле уже пора.
Руки Джима погладили ее спину и опустились ниже.
— А как же пепси?
— Некогда. Хотя есть время проводить меня до машины.
Он порывисто обнял ее и крепко поцеловал. Потом отступил назад.
— Догадываюсь, что мне придется ждать до следующей пятницы, так?
— Думаю, что да.
— Так долго.
— Я буду скучать по тебе.
— А я — еще больше.
— Нет, не больше.
— Больше.
— Может, подеремся из — за этого?
— Да, — сказал Джим. — Давай поборемся.
— Тебе бы этого хотелось.
— И тебе-тоже.
— Может быть.
Держась за руки, они пошли к двери.
Ларри стоял на обочине дороги и махал уезжавшим Джине и Лейн, пока машина не отъехала далеко от дома. Оставшись дома один, он чувствовал себя неуютно.
Он знал, что будет скучать без них. Черт возьми, да он уже скучал.
С другой стороны, ему была по душе перспектива остаться одному на уик — энд. Он мог делать все, что заблагорассудится, и ни перед кем не отчитываться.
Свобода.
Он чувствовал себя мальчишкой, оставшимся дома без родителей и без няни.
Машина скрылась за углом. Ларри повернул к дому и помахал рукой Барбаре, спускавшейся с крыльца соседнего дома. В руках у нее была хозяйственная сумка.
«Наверно, — подумал Ларри, — она пошла по хозяйству».
— Выходит, они уехали без тебя.
— Выходит.
— Джина говорила мне об этой рукописи. — Барбара остановилась около своей машины. — Это слово звучит для меня, как что-то древнее.
— По крайней мере, — это подходящий повод остаться дома, — с улыбкой сказал Ларри.
— Если ты не слишком занят, приходи к нам обедать, хорошо? Мы зажарим несколько отличных бифштексов.
— Звучит заманчиво.
— Прекрасно. Тогда подлетай к пяти, ладно?
— Подлечу.
Барбара села в машину, а Ларри отправился домой.
«Кажется, все складывается не так уж плохо», — подумал он.
В кабинете Ларри посмотрел на изуродованную рукопись, и понял, что не в силах бороться с ней. Он уже провозился с сотней страниц, стирая уродливые исправления резинкой, так чтобы первоначальный текст стал виден снова. Для одного дня достаточно.
Он пристроился в гостиной с пивом и романом Шона Хатсона, который начал читать сегодня утром. Хотя глаза его и бегали по строчкам, суть написанного ускользала от него. Он все время думал, что скажут родные Джины по поводу его отсутствия, гадал, что надеть в гости к Питу и Барбаре, предвкушал заранее удовольствие от работы над сюжетом «Ящика».
Затем он поразмышлял о патефоне в канаве. «Интересно, а сколько он весит? Смогут ли двое мужчин поднять его? В будущем романе его до фургона тащат двое. Возможно ли это?
Справится ли с этим женщина? Мой герой не женат. Хотя он может поехать покататься с подружкой».
Все еще размышляя на эту тему, Ларри отложил книгу в сторону. Он допил пиво, прошел в спальню и разделся.
Одна из девушек может упасть, карабкаясь по склону оврага с патефоном — автоматом. Хорошо. Это будет предвещать, что музыкальный ящик принесет беду.
В ванной он отвернул кран и встал под душ.
Она падает под откос, размышлял Ларри, намыливаясь. При этом она вся обдирается, почти как Барбара в отеле.
Ларри припомнил, на что была похожа Барбара, стоя в дверях отеля после падения. Как были исцарапаны ее ноги и живот. Как развевалась по ветру ее блузка.
От таких воспоминаний в животе приятно потеплело.
Потом его вдруг бросило в дрожь при одном воспоминании о том, как он стоял на коленях под лестницей, рассматривая сморщенный труп.
Господи, лучше бы его никогда не видеть!
Казалось, это воспоминание преследовало его. Затаившись. Вроде какого-то привидения, спрятавшегося в укромном уголке его памяти. И иногда вылезающего из укрытия, чтобы напомнить о себе.
Это так чертовски неприятно, так отвратительно.
Но в этом есть что-то притягательное.
Пока Ларри мыл голову, в ней бродили все те же вопросы. Кто она? Кто вогнал ей кол в сердце? Была ли она действительно вампиром? И что случится, если кол вытащить?
