К 1959 году вылов каспийско-волжских осетра, белуги и т. п. катастрофически сократился, а именно они составляли подавляющую часть поступающей на рынок «красной рыбы». Соответственно, резко выросло значение сибирских осетра и стерляди; до той поры их государственный промысел особо не развивали — труднее вывозить в европейскую часть страны, чем из волжского бассейна.
В общем, в конце 50-х предприимчивые люди могли очень неплохо нажиться на незаконной ловле рыб осетровых пород — спрос был обеспечен: из продажи означенные рыбы повсеместно исчезли, но советский народ еще не успел отвыкнуть от черной икры и осетрины, его окончательно отучили от этого позже, в брежневские времена.
Могли нажиться, и наживались, но…
Есть и тут одна загвоздка. В наши дни ни осетр, ни стерлядь в Лозьву не заходят. Поднимаются из Оби в Иртыш и далее в Тобол, но еще выше, в Тавду и Лозьву, не плывут.
Могли ли подниматься в 1959 году? Все-таки за шестьдесят лет многое изменилось в рыбьих миграциях, и не в лучшую сторону.
Теоретически могли. Но в единичных экземплярах — промысловую ловлю не организовать. Так сейчас осетры заходят из Балтики в Неву: каждая поимка становится событием, но никому и в голову не приходит организовать нацеленный на этих рыб промысел.
В капитальном многотомном труде академика Берга «Рыбы пресных вод СССР и сопредельных стран» 1948 года издания ничего об осетровых в Лозьве не сказано, хотя вопрос ареалов и популяций исследован весьма дотошно. Можно считать вопрос закрытым: нелегальную заготовку черной икры Ряжнев и Борода организовать не сумели бы (именно ради икры ловят браконьеры осетров, зачастую выбрасывая выпотрошенные туши).
А что еще плавало в водах Лозьвы ценного, представлявшего коммерческий интерес?
В Лозьве водились и водятся таймени и хариусы, рыбы из семейства лососевых. Не совсем лососи, но близкие родственники.
Таймень — рыба царская, его малосольный балык практически не уступает по вкусу семужьему, и со сбытом за хорошие деньги проблем у браконьеров не возникло бы. Но — и здесь «но».
Проблемы возникли бы с поимкой. Таймень — рыба-одиночка, стаями не держится. Его ведь недаром зовут «хозяином переката»: конкурентов-сородичей на своем охотничьем участке таймень не терпит, прогоняет их, если крупнее. Или уходит, если объявится более матерый кандидат в хозяева. Именно из-за этих особенностей образа жизни таймень нигде и никогда не становился объектом промысла. Он завидный трофей для рыболова-спортсмена, для спиннингиста, и не более того.
Хариус тоже рыба весьма ценная. Он значительно меньше по размеру, чем таймень, и не столь нетерпим к родственникам, держится стайками. Но, увы, размеры тех стай на реках типа Лозьвы не очень велики. Промысел опять же не наладить. Есть сведения, что местные жители ловили хариусов в Лозьве снастью под названием «кораблик» — но лишь для собственного потребления, не на продажу. И какую промысловую снасть ни применяй, уловы значительно не вырастут.
Вот кого в Лозьве действительно много, так это ельца. Держится он громадными стаями, наловить можно очень много. Однако особой ценности не представляет, — лососям не родня, вкус самый заурядный, и размер невелик. Кормовая рыба для тайменя, по большому счету, — вот главная роль ельца в пищевой цепочке.
Лет через пятнадцать-двадцать после похода дятловцев можно было и на ельце неплохо заработать, наладив канал вывоза на «Большую землю», — тогда в стране практически не продавалась вобла и прочая вяленая рыба, не найти ее было ни в пивных заведениях, ни в магазинах — но к 1959 году неугомонный Никита Сергеевич еще не добрался до рыболовецких артелей, снабжавших любителей пива излюбленной закуской.
Ельца вычеркиваем — и что остается?
Селедка.
Небольшая, но очень вкусная рыбка под названием сосьвинская сельдь. Ни в европейской части страны, ни в Сибири ее толком не знают: это эндемик, обитающий только в реках бассейна Оби, текущих с Уральских гор.
К настоящей селедке сосьвинская никакого отношения не имеет, названию вопреки, — как и таймень с хариусом, относится к семейству лососевых. Ближайшие ее родственники — европейская ряпушка и мелкие сиги-эндемики озер Карелии. Уже первые русские поселенцы Зауралья оценили деликатесный вкус серебристой рыбешки и начали ее активно ловить.
Сосьвинская сельдь нас устраивает по всем параметрам. Ценная, держится плотными косяками, совершает сезонные миграции, позволяющие заниматься ловлей на одном месте, не мотаться с неводом по рекам и озерам.
Поставить на реке Лозьве закол (своего рода плетень, укрепленный на вбитых в дно кольях), в его разрывах установить мережи или вентери — и эти снасти-ловушки будут ловить сами, без участия человека, причем улов будет сохраняться в них живым, как в садке.
Илл. 61. Сосьвинская сельдь (местное название тугун или тугунок) в свежем и в готовом к употреблению виде. Действительно, похожа на обычную селедку, но гораздо вкуснее.
Приехать раз неделю, очистить ото льда большую прорубь, достать по очереди мережи, вытряхнуть из них накопившийся улов, складировать его в мешки, снова растянуть мережи… Да, пожалуй, это не трубы забрать — на обратную дорогу времени уже не останется, придется заночевать. Со сбытом проблем не будет. Что-то пустить в столовую 41-го квартала, а сэкономленную таким образом дефицитную тушенку продать «налево». Что-то вывезти для реализации в Ивдель (не в Вижай, там своих рыболовов — каждый второй, не считая каждого первого). Сосьвинская сельдь наиболее вкусна в соленом и малосольном виде — схема будет работать даже летом, рефрижераторы для сохранения улова не нужны.
Сохранился снимок дятловцев, сделанный во 2-м Северном поселке или рядом с ним. Туристы сфотографировались рядом с приспособлениями для развешивания посоленной рыбы. Функционировало оно явно весной, когда солнышко уже пригревало, но массовый вылет насекомых еще не произошел — иначе на выходе вместо вяленой рыбы получатся опарыши в изрядном количестве. На зиму веревки или тросы, растягиваемые между опорами, сняты. Но все равно можно понять, что развешивают здесь не пудовых тайменей и не метровых щук — небольших рыбок, максимум сантиметров по 30 длиной. Все сходится.
Илл. 62. Дятловцы во 2-м Северном, рядом с приспособлением для развешивания рыбы. Можно понять, что экземпляры там сушили далеко не трофейные, не метровой длины — расстояния по вертикали между опорами для натягивания веревок невелики.
Подведем итог: организовать нелегальный рыбный промысел на Лозьве не составило бы для Ряжнева или Бороды большого труда. И он бы функционировал, принося стабильный доход при минимальных вложениях. А за сутки вполне можно ликвидировать на реке все следы браконьерской ловли — убрать из проруби закол и снасти. Но если снасти и мешки с мороженой рыбой были припрятаны где-то здесь же, в одном из заброшенных домов, то дятловцы вполне могли на них натолкнуться и понять, что здесь происходит.
До сих пор все было у нас складно и гладко. Но если мы сейчас объявим, что причиной гибели группы стало обнаружение туристами нелегального рыбного промысла, — нас засмеют и правильно сделают. Такое утверждение своей нелепостью вполне может потягаться с байками о «неимоверно засекреченной ракете» и «космодромном спецназе».
Спору нет, браконьеры способны на многое.
Например, в настоящий момент (февраль 2020 года) штраф за поимку одной миноги (это, если кто не знает, небольшая рыбка, сравнимая размерами и вкусом с сосьвинской сельдью) — пять с половиной тысяч рублей. За ОДНУ штуку. При массовом ходе поймать за ночь в браконьерские снасти тысячу штук миноги — улов заурядный. Но если с этим уловом прихватят на реке, возмещать ущерб государству придется в сумме пять с половиной миллионов рублей. К тому же при ущербе в сто тысяч рублей и выше начинает действовать уже уголовная статья с реальным сроком. При этом оптовая закупочная цена черного рынка на миногу воображение не поражает: 250 рублей за килограмм, а в килограмме — примерно 15 штук — стоимость улова в тысячу голов всего-то шестнадцать с чем-то тысяч, не сравнить с пятью миллионами. Промысел получается чрезвычайно рискованным, попадаться нельзя, и браконьеры готовы очень на многое, чтобы не попасться.
