Дверь в комнату, из которой доносились звуки и которая, без сомнения, все это время была заперта и не позволяла мне проникнуть внутрь, дверь, к которой не было ключа, теперь оказалась открытой. Распахнутой.
Комната за ней была погружена в кромешную тьму, за исключением небольшого пространства у входа — свет от лампочки на лестничной площадке тускло освещал коричневый настил на полу. Внутри я слышал и стук — теперь, когда дверь была открыта, он звучал громче, — и фырканье собаки, которая суетливо бегала вокруг чего-то и принюхивалась.
Не знаю, сколько я простоял там, объятый страхом и дрожью, пребывая во власти ужасного замешательства. Я полностью утратил ощущение реальности. В голове у меня был кавардак, смешались какие-то обрывочные переживания и мысли о призраках и реальных людях из плоти и крови, тайком проникших в дом, о насилии и убийствах и прочие странные, безотчетные страхи. И все это время дверь была раскрыта, а стук какого-то раскачивающегося предмета за ней все не смолкал. Да. Я наконец понял, что за звук я слышал все это время, по крайней мере он сильно напомнил мне его. Точно так же постукивало кресло-качалка моей няни, которая сидела у моей кроватки, пока я, в ту пору еще маленький мальчик, засыпал. А она все раскачивалась и раскачивалась. Когда я болел и у меня начинался жар или когда я просыпался от ночного кошмара, моя мать или няня подходила ко мне, брала меня на руки, садилась вместе со мной в кресло и укачивала, пока я снова не засыпал. Звук, который я услышал, разбудил во мне далекие и смутные воспоминания детства. Он всегда ассоциировался у меня с покоем и безопасностью, умиротворенностью и чувством уверенности; этот повторяющийся, ритмичный звук убаюкивал меня по вечерам и звучал во сне, означая, что два самых близких для меня человека, которых я любил больше всего на свете, были рядом. И вот, когда я стоял в темном коридоре и прислушивался, этот стук оказал на меня точно такое же воздействие: меня словно загипнотизировали, я оказался в состоянии дремоты и покоя, мои страхи развеялись, напряжение в теле ослабло, я дышал спокойно и глубоко, чувствуя, как тепло разливается по всему моему телу. Я поверил, что теперь уже ничто не сможет напугать меня или причинить вред, у меня появился защитник и покровитель и он рядом. Возможно, так оно в действительности и случилось, возможно, мои знания и детская вера в невидимых небесных духов, которые сопровождали, поддерживали и защищали нас, — все это было правдой. Или, может, мои воспоминания, разбуженные стуком кресла-качалки, оказались настолько четкими и сильными, что смогли побороть и прогнать все казавшееся мне зловещим.
Но в чем бы ни заключалась причина, я знал: теперь мне хватит мужества войти в комнату и встретиться лицом к лицу со всем, что там окажется. И пока я не утратил эту уверенность, а прежние страхи не вернулись, я перешагнул порог, призвав всю свою решимость, смелость и твердость духа. Я тут же положил руку на выключатель, но когда свет так и не зажегся, я направил фонарь на потолок и увидел, что патрон для лампочки пуст. Однако свет фонаря был достаточно ярким и сильным. Как только я вошел в комнату, Паучок тихо заскулила откуда-то из угла, но не подошла ко мне. Очень медленно и осторожно я стал обследовать комнату.
Это оказалась примерно такая же комната, которая сохранилась в моих детских воспоминаниях и с которой навсегда был связан стук кресла-качалки. Детская комната. В углу стояла кроватка, такая же узкая и низкая, как в свое время была у меня. Рядом с ней, обращенное к камину, чуть сбоку от него, стояло кресло-качалка. Оно также показалось мне на удивление знакомым — сделанное из темного дерева, возможно, вяза, с низким сиденьем, высокой спинкой из перекладин, с широкими потертыми изогнутыми полозьями. Я смотрел, пока у меня не заболели глаза, как оно медленно раскачивалось, постепенно сбавляя скорость. Так часто раскачивается кресло-качалка после того, как из нее кто-то встает.
Но рядом никого не было. Комната оказалась пустой. Тот, кто только что встал из него, должен был выйти в коридор и столкнуться со мной, и мне пришлось бы отодвинуться в сторону, чтобы пропустить его.
Я быстро провел лучом фонаря вдоль стен. Увидел каминную трубу и очаг, окно и ставни были закрыты, окно перегораживали две деревянные балки — такие часто прибивают в детских комнатах, чтобы ребенок не вывалился наружу. Других дверей в комнате не было.
Кресло раскачивалось все слабее, теперь я едва различал его колебания и почти не слышал стука. Наконец оно замерло, и наступила тишина.
Детская комната была хорошо обставлена, убрана и выглядела так, словно ребенок покинул ее на пару дней или просто ушел на прогулку. Здесь не чувствовались сырость, заброшенность или неуютная атмосфера нежилого помещения, которые царили во всех остальных комнатах особняка Ил-Марш. Затаив дыхание, я осторожно и аккуратно обследовал комнату. Проверил кровать, она осталась заправленной: простыни, подушки, одеяла и стеганое покрывало — все было на месте. Перед кроватью стоял маленький столик, а на нем — крошечная деревянная лошадка и ночник с оплывшей, наполовину сгоревшей свечкой. В комоде и гардеробе все еще хранилась одежда для мальчика шести или семи лет, красивая, хорошо сшитая одежда, вроде той, что носили мои родители, когда сами были детьми. Я запомнил это по старым фотографиям, которые еще хранились у нас дома. Такая одежда считалась модной лет шестьдесят тому назад.
А потом я увидел детские игрушки, множество игрушек, и почти все они были чистыми, расставленными с большой тщательностью. За этими игрушками следили и хорошо ухаживали. Ряды оловянных солдатиков, выстроенных в полки, и ферма, состоявшая из огороженных заборами раскрашенных амбаров, стогов и маленького кукурузного поля на деревянной доске. Модель корабля с мачтами и льняными парусами, пожелтевшими от времени; хлыст для верховой езды, лежавший рядом с начищенным до блеска волчком. Там я обнаружил различные настольные игры: лудо и халма, шашки и шахматы, а также пазлы, изображавшие сцены из деревенской жизни, цирковые представления и картину «Отрочество Роли».[8] В маленьком деревянном ящике хранились кожаные обезьянки, шерстяная кошка с четырьмя котятами, лохматый мишка и лысая кукла в матросском костюме и с лицом китайца. У ребенка имелись карандаши и краски, флакончики с цветными чернилами и книжки с детскими стихами, легендами Древней Греции и библейскими историями и молитвенник, набор костей и две колоды игральных карт, миниатюрная труба и разрисованная музыкальная шкатулка из Швейцарии, а также оловянный негритенок с руками и ногами на шарнирах.
