В тот раз, как, впрочем, обыкновенно, я играла в глубокой амбразуре кабинета отца, и никто не обращал на меня внимания, а, может быть, просто забыли или считали слишком маленькой, чтобы понять серьезный разговор. Между тем, я слушала внимательно и не пропускала ни единого слова. Они говорили об одном нашем родственнике из Шотландии, герцоге Роберте Мервине, о котором я уже слышала и раньше. Отец строго осуждал его, называя забулдыгой, мотом и бесчестным человеком: тот неоднократно и помногу занимал у отца, никогда, однако, не возвращая долга.
— Да, это, конечно, человек без принципов. Да и откуда ему взять их, когда он — еретик и у него нет ни правой веры, ни духовного наставника, которые держали бы его на пути истинном, — заметил священник, а потом добавил: — Зато супруга его, леди Арабелла, достойна полного уважения: она истинная христианка и союз ее с сером Робертом составляет ее несчастье!
— Жаль леди Арабеллу, которую муж оставит под конец нищей, так как он непозволительно проматывает свое состояние. Не так давно он предлагал мне выдать Антонию за его сына Эдмонда, но я поблагодарил за честь оплачивать огромные долги герцога и отдать единственную дочь за этого негодяя Эдмонда, который не только еретик, но еще, как говорят, прескверного характера.
Не помню конца разговора, но эти слова запечатлелись в моей памяти.
Через несколько месяцев после этого отец как-то объявил, что непредвиденное дело вызывает его в Лондон, а вообще пробудет он в отсутствии месяца три, так как вместе с тем желает побывать и в своих шотландских поместьях. Меня очень огорчала предстоящая разлука, но я еще не подозревала, увы, что она будет вечной. Отец посулил мне столько подарков, что я успокоилась и с нетерпением стала ждать его возвращения.
Сначала от отца приходили письма, а потом прекратились всякие известия. В то же время меня постигло большое горе: моя добрая няня, старая Гризельдис, заболела и умерла. Эта потеря так меня огорчила, что я почти забыла про отсутствие вестей от отца и про то, что он не возвращался, хотя три месяца уже прошли.
Мало-помалу тоска одиночества дала себя знать. В замок никто не приезжал и я часами сидела на окне глядя на дорогу, в надежде увидеть возвращавшегося отца. Наконец, однажды я заметила карету, окруженную довольно многочисленным конвоем и направлявшуюся к замку, а когда экипаж остановился у подъезда, я с удивлением увидела, что из него вышли незнакомый господин с сухим неприятным лицом и с ним отец де Сильва. Присутствие последнего успокоило меня: он всегда был добр и нежен со мной, а отец отзывался о нем, как о человеке высокодобродетельном, высокого ума и настолько дружественном, что я могла обращаться к нему при всяких затруднениях с полным доверием, как ко второму отцу.
Итак, я бросилась к ним навстречу, но каков же был мой ужас, когда незнакомый господин объявил мне, что мой отец скончался и по завещанию назначил его — герцога Роберта Мервина — моим опекуном, и при этом выразил пожелание, чтобы я со временем вышла замуж за его сына Эдмонда. Он прибавил, что приехал за мною, дабы его питомица и будущая невестка воспитывалась в его семье, под руководством его жены. Это как громом поразило меня: в первую минуту я не могла даже плакать, а потом бросилась к отцу де Сильва и цепляясь за него кричала:
— Отчего умер отец?.. Это неправда, что кузен герцог мой опекун! Отец говорил, что он злой, нечестный, а сын его — негодяй, и что он хочет только заплатить свои долги моими деньгами. Я не пойду с ним!..
Слезы прервали меня, но я все же заметила, как противное лицо герцога побледнело и исказилось такой злобой, что мне стало страшно. Тогда преподобный отец сделал знак герцогу оставить нас вдвоем. Он посадил меня на колени, нежно погладил мои кудри и дал мне выплакаться. Затем он рассказал, что во время пребывания отца в Шотландии, когда он переезжал из одного имения в другое с весьма небольшой охраной, в лесу на него напали разбойники. По-видимому, его ограбили и убили, потому что трупы двух его телохранителей затем нашли израненными и полунагими в чаще. Что же касается тела отца и его верного Рутланда, то их не нашли. Лесники, собаки которых и отрыли трупы, все тщательно обшарили, но нашли только плащ отца с пятнами крови, его перчатку да сломанную шпагу, но никаких следов разбойников. Убитых тел не было, а потому явилось предположение, что злодеи бросили их в находившееся неподалеку болото…
На другой день, когда первый приступ отчаяния слегка утих, преподобный отец опять беседовал со мною и утешая, уговаривая подчиниться воле Божией, как подобает христианке. Потом, в подходящих к моему возрасту выражениях, он объявил мне, что я не имела никакого права оскорблять своего опекуна столь обидными словами.
— Да ведь отец называл его нечестным! — прервала я его.
— Часто в минуту раздражения говорят необдуманные слова, а лучшим доказательством, что эти речи не были серьезны, служит то, что покойный отец назначил его вашим опекуном. Я видел самый документ, — прибавил он, и уговаривал повиноваться воле усопшего, отдававшего меня под покровительство сэра Роберта, желая обеспечить мою будущность замужеством с Эдмондом. Вместе с тем он выражал уверенность, что я буду счастлива в семье герцога, где подрастали еще два мальчика.
Нетрудно было уговорить семилетнего ребенка, а он сумел к тому соблазнить меня перспективой иметь двух сотоварищей. Более я не противилась отъезду и даже согласилась звать герцога "дядя Роберт". Через неделю мы уехали.
Путешествие показалось мне бесконечным, а прибытие в Комнор-Кастл и первое свидание с двумя личностями, которым суждено было сыграть роковую роль в моей жизни, до того врезались в мою память, что мне хочется рассказать все подробно.
Приехали мы утром чудного августовского дня и, на первый взгляд, замок понравился мне больше нашего родового. Зато тетка, леди Арабелла, вовсе не понравилась. Это была высокая худощавая женщина, с неприятным, надменным видом. Она встретила меня приветливо и поцеловала, но я нисколько не оценила этого. Я столько наслышалась про мое огромное состояние и про запутанные дела дяди, что возымела очень высокое мнение о собственной особе, и в глубине души всех их презирала.
После обмена приветствиями преподобный отец спросил об Эдмонде.
— Он играет в саду с Вальтером. Пойдемте к ним, — сказала тетка.
Итак, мне предстояло сейчас увидеть обоих будущих друзей детства, обещанных мне отцом де Сильва. Я уже слышала раз об этом Вальтере от отца, который упомянул, что с ним дурно обращаются и что он — сирота и его ненавидят в Комнор-Кастле, но почему — я не поняла. Леди Арабелла хотела вести меня, но я вырвалась и взяла руку отца де Сильва. Мы спустились в сад и вдруг услышали крики, а когда вышли на площадку, я была поражена представившейся мне картиной.
