Думали долго, одной бутылкой не ограничившись. Поначалу ничего толком не надумали. Рогов все кивал на Микешу с Парамошей — дескать, сумеют добиться правды: дознаются у Рейснера, где хранится написанный донос. А потом — концы в воду, и немчуру туда же.
Гриднев возражал: а ну как эти двое из ларца переусердствуют — и лесничий испустит дух, так ничего и не сказав? Теперь он знал о близнецах гораздо больше, в основном от самого Рогова — тот был склонен под градусом распускать язык. Сам понимал свой недостаток и с посторонними старался не пить, но Гриднева посторонним уже не считал.
Микеша с Парамошей были ханты-полукровки. Ни рыба ни мясо, чужие и там, и тут. Их мать снасильничал геолог Богородицкий, в 30-е бывший притчей во языцех на всем Севере, — какие только легенды о нем не ходили. Сыновья на легендарную славу папаши не поглядели и на преклонные года тоже — отыскали четверть века спустя и прикончили. Неторопливо убили, со вкусом: раздавили ногами грудную клетку и долго смотрели, как отходит, хрипя и харкая кровью.
Повязали обоих, отвесили по пятнашке, и братья вместе угодили в Карагандалаг, где уже отбывал свое Рогов. А там приключилась какая-то смутная история… Вернее, Гриднев, сам успевший изрядно выпить, смутно помнил, что ему тогда втолковывал Рогов. Тот не то крупно проигрался в карты какому-то блатному авторитету, а близнецы выручили, не то наоборот… в общем, авторитетного человека нашли с проломленной головой, а троица двинула в бега через весеннюю, еще местами заснеженную степь. И вроде бы в пути у них тоже не все ладно и гладко сложилось, без крови не обошлось, но эту часть рассказа Гриднев и вовсе не запомнил, развезло его под конец застолья всерьез.
…В конце концов решили так: Рейснера пока не трогать и в долю взять. Но всеми силами и под любыми предлогами затягивать платежи — а весной, когда из-за подъема грунтовых вод работы поневоле приостановятся, Рогов съездит в Омскую область, где по слухам у немца семья, и попробует тех отыскать. Отыщет — поговорят с лесничим по-другому, а нет… Тогда еще раз обсудят, как быть.
Эту проблему вроде как разрулили, но Гридневу все меньше нравилось происходящее. Сегодня дознался Рейснер, завтра еще кто-нибудь дознается. Со всеми начнешь делиться, самому ничего не останется.
И дело не только в авантюризме Рогова. У Гриднева тоже наметились проблемы, причем не здесь. Ту часть добытого, что шла на обеспечение работ продуктами и прочим, сдавали в Свердловске в последнюю уцелевшую золотоприемную кассу. Один раз сдал сам Гриднев, другой раз послал надежного человека — но много ли таких, надежных, кому золото доверить можно? А слишком часто мелькать нельзя: непременно возьмут на карандаш и начнут проверку. Рогов, бесшабашный человек, давно предлагал с кассой не связываться, пустить то золото, что на расходы предназначено, налево: дескать, есть у него на Южно-Заозерском прииске надежные люди, дадут за шлих хорошую цену и не спросят, откуда. Гриднев возражал: спросить, может, и не спросят. Но призадумаются наверняка: откуда, мол, дровишки? Своими руками создавать угрозу еще и с этой стороны вовсе глупо.
Все чаще Гриднев размышлял: а не прикрыть ли дело раньше, чем исчерпается второе и последнее гнездо? Взяли уже неплохо, к чему дальше пытать судьбу? С Роговым о таком пока не заговаривал. Тот всегда играет до конца, пока все не выиграет или наоборот, не спустит до последней рубахи. Интересно, где он держит свою долю? Понятно, что не в Вижае и не в 41-м квартале: ни там, ни там постоянного жилья не имеет, бывает наездами. Оставляет на прииске? Так там настолько забубенные головушки собрались, что на такой риск даже Рогов не пойдет, как бы ни привык рисковать. Должна быть где-то у него надежная захоронка, разузнать бы еще, где… На всякий случай. Разное в тайге с людьми случается. А в таких делах кто выживает, тот всё и наследует.
2-й Северный, 26 января 1959 года
Во 2-й Северный Рогов прикатил на нартах, запряженных парой учагов. Выиграл он упряжку в карты у манси Бахтиярова-младшего, пристрастив того к незамысловатой игре в «очко». Хотел чуть позже выиграть еще одну пару оленей, чтобы при нужде можно было поехать и на более дальнее расстояние, да не сложилось. Бахтияров-старший сыночку накостылял и играть запретил, ладно хоть проигранное не стал обратно требовать.
В поселке на вид все было в порядке. Следы припорошило за ночь, но майна была расчищена ото льда, успела покрыться лишь самой тонкой корочкой — значит, старый курат здесь побывал вчера, забрал рыбу, оставил припасы. Так и оказалось: три мешка лежали на законном месте, в кернохранилище.
Рогов перетаскал их в нарты. Один был со свежепойманной рыбой, а что лежит внутри двух других, проверять не стал. Если Гриднев и не прислал что-то из списка, через неделю дошлет. Вторую зиму работают, притерлись.
А теперь самое важное. Он вернулся в кернохранилище, но далеко внутрь не пошел, остался у полуоткрытой двери, внимательно приглядываясь и прислушиваясь. Выждал минут пять — нет, не видно никого и не слышно. Да и некому сейчас тут быть, но лучше перестраховаться.
Убедившись, что все в порядке, прошагал к тайнику. Вынул из кармана заточку — узкую, похожую на шило. Приладил к отверстию от выпавшего сучка, надавил. Внутри скрежетнуло, доска подалась наружу.
Золото пересыпал над расстеленной на полу газетой, присев на корточки. Затем убрал опустошенный маленький мешочек обратно во внутренний карман дохи, а большой прикинул на ладони — вес знал и без того с точностью до грамма, но приятно было ощущать рукой, как прирастает, как наливается тяжестью. Посмотрел на два клочка бумаги, сложил числа в уме — оторвал от края газеты еще клочок, нацарапал четыре новые цифры.
Через несколько минут тайник принял прежний вид. Был он старый, много лет назад его смастерил юный Генка Слепнев, теперь ставший Роговым. Старый, но надежный, сделан с умом, и никто за столько лет захоронку не обнаружил. Однако береженого бог бережет, и таких тайников было у Рогова три. Глупо складывать все яйца в одну корзинку. Особенно когда яйца золотые.
…Вернувшись на прииск, он отвязал от нарт тяжи, прикрепил к их концам два увесистых полена и отпустил учагов пастись. Свистнул громко, заливисто. Кто-то из братьев должен быть сейчас в бригадирском балке, пусть вылезет, поможет затащить мешки.
Из балка показался Микеша, подошел, и по лицу его Рогов понял: что-то не так.
— Рация пищит, Гешка. Не к добру, не должна она сейчас пищать.
Радиограмма мало прояснила суть дела: Гриднев просил срочно, вот прямо немедленно приехать в 41-й квартал, ничего толком не объяснив. Оно и правильно, слишком много любопытных ушей слушает эфир.
Учаги устали, проделав путь по снежной целине, — под конец хвосты больше не торчали вверх, уныло обвисли — верный признак того, что животинам надо дать отдых. Поразмыслив, Рогов решил пройти до 41-го на лыжах, не дальний свет. Поразмыслил еще — и подозвал Микешу.
— Брату скажи, что на хозяйстве остается, а ты со мной в 41-й пойдешь. И ружьецо прихвати на всякий случай.
Поселок 41-го квартала, 26 января 1959 года
— Не кипешуй, Северьяныч. Сейчас Микешу обратно пошлю. Сегодня не успеть, но за завтра все зачистят. Трубы и желоба, что от промприбора к реке тянутся, уберут. Прорубь снегом присыплют, и какие следы еще если найдутся, тоже. А что сарай на берегу — так будто мало там развалюх всяких от ГРП осталось. Не будет промприбор работать, шуметь — прокатят мимо и внимания не обратят.
— Передай, сталбыть, чтобы снасти с Лозьвы тоже убрали.
— Да ладно тебе… будто они поймут и разберутся, что там не рыбхоз какой-то ловит или рыбартель.
— Пусть уберут, — настаивал Гриднев. — Сдается мне, что один студент и не студент вовсе… Или не только студент. Ходит, высматривает, вынюхивает, вопросы людям задает о всяком — и в книжечку, сталбыть, все записывает. Стукачок ментовский, не иначе. Из-за ерунды погореть хочешь, из-за рыбы сраной?
